ИМАН

---

23.09.2011 в 12:43

Пишет  Алькор:

Октябрь не наступил, а я о ноябре. :-))
Просто ставлю в известность заинтересованный народ.

Мой День-Рожденческий концерт состоится 22 ноября в Тёмной Цитадели соляном подвале клуба "Ультра" на Китай-городе. Это будет вторник. Предварительная договорённость с RadioValar достигнута.

---

Куда вы удалились, эх)

Ну да, я тоже немножко человек, и на меня иногда находит - насчет где тот снег и старые добрые)

Вот на этот раз занесла нелегкая на "хогвартснет" и "снейптейлз", перечитывать собственные фанфики 2005 года) Хорошие же были фанфики!))) и, ах, какие были времена) и что ж я не дописала тогда эпопею в гибридном мире Ролинг с Толкиеном(((( и трагический выродок -эльф так и не сошелся в споре с Волдиком, и - господи помилуй)))) Сириус Блэк, к счастью, не стал потомком Феанора и не спорил с Валар лично))))

Поглядела я с тоской на то, как в свое время кто-то ждал "проды", и долго я надеялась, что все будет.

Далеко меня унесло за это время...

Сижу пытаюсь вспомнить себя версии 2005 года)))

@темы: последняя буква алфавита!

---

Маккормак и Боуи. Часть последняя.

Дэвид в последний день съемок «Человека, который упал на землю», в Лос Анджелесе

STATION TO STATION

К тому времени, как я снова попал в Лос Анджелес, Боуи снял домик, маленький и невзрачный. Настолько невзрачный, что я вообще мало что о нем помню и даже, по правде, забыл, где именно он находился. Но почти наверняка, это где-то на Беверли Хиллз. Так или иначе, Дэвид, Коко и я туда въехали, и, в промежутках между съемками последних сцен фильма, Дэвид начал работать над новым альбомом, которому предстояло превратиться в Station To Station.

Дэвид пишет текст для Station to Station в студии Чероки в Голливуде, фото Маккормака

Дэвид решил удержать в группе Карлоса Аломара, Эрла Слика и Дэнниса Дэвиса, и рекрутировать еще Джорджа Мюррея на бас-гитару и Роя Биттана - из E-Street Band Брюса Спрингстина – на клавиши. Хорошо было снова увидеть Слики и Карлоса. Помимо того, что с ними работать – одно удовольствие, они еще и хорошие друзья – были тогда и остаются теперь. Отец Слики прежде служил в Нью-Йорке полицейским, он жил на Стетен-Айленд. Я провел у него один уикэнд - пошатался с дружками детства Слики по разным барам и музыкальным точкам. Это все немало напомнило мне южный Лондон…

Лос-Анджелес снова простер над нами свои странные чары, и вот мы опять зажили как раньше – по сумасшедшему расписанию, с трапезами в непредсказуемое время. Боуи иногда не спал по нескольку суток подряд - разрабатывал идеи для нового альбома…

Записывался Дэвид на студии Чероки в Голливуде. Когда писали группу, я бывал там не слишком часто – только когда Дэвид записывал вокальные дорожки или я был нужен, чтобы спеть бэк-вокал. Случалось, я сидел за столом со звукорежиссером Гарри Маслином. Дэвид, бывало, спрашивал меня, как что звучит. Как ни странно, ничего неловкого в этой ситуации я не ощущал. Дэвид поет исключительно чисто и ритмично – это не лесть, это факт, известный всем, кто с ним когда-либо работал – но я мог сказать что-нибудь наподобие «Мне больше нравится, как ты это пел раньше» или «Почему бы не попробовать вот так и вот этак?»

студия Чероки, сессии Station to Station, фото Маккормака

На Station To Station я был единственным бэк-вокалистом, но все равно это было не самое утомительное занятие. Просто здорово было иметь возможность внести некую лепту то здесь, то там – например, поучаствовать в аранжировке вокала на «Golden Years».

В первый раз Дэвид сыграл мне их еще в том самом невыразительном домике на Беверли Хиллз – он тогда еще думал, как аранжировать припев. Он хотел, чтобы это звучало совершенно беспафосно, обыденно. Мне ужасно понравилось то, что он уже смог выразить через оттенки, особенно кусочек с “Cum b-b-b-baby”. Я развил идею дальше, не стал петь «golden years» второй раз подряд, а заменил ее долгой, взлетающей и падающей, как бы обрывающейся вниз мелодической фразой на “gold” и добавив «уа-уа-уа» в конце. Дэвиду очень понравилось, и он дал мне так же поиграть с фрагментом «run for the shadows».

Когда мы приступили к записи партий бэк-вокала для этой песни, голос у Дэвида пропал где-то на середине, и заканчивать дело досталось мне. То есть я должен был пропеть ту череду невозможно высоких нот, которая там идет перед припевом – они достаточно трудны даже для Дэвида, а для меня это было полное смертоубийство.

[по часовой стрелке] Дэннис Дэвис, Бобби Вомак, Дэвид, Рой Биттан и Ронни Вуд

на студии Чероки, сессии Station to Station, фото Маккормака

Когда Station To Station уже близился к завершению, мы перебрались в дом на Стоун Каньон Драйв, на Бель-Эр. Это была такая пародия на тюдоровскую архитектуру. Вход в нее преграждали электрические ворота. Снаружи все сооружение казалось весьма солидным, убедительным, но внутри оно было скроено абы из чего и абы как. Перегородки между комнатами тоненькие, двери невесомые – да стоило вам пернуть внизу в гардеробной - и вы слышали аплодисменты из спальни на втором этаже. На первом этаже там располагалась очень большая комната с галереей и сводчатым потолком, две спальни с уборными, кухня и гардеробная. Я спал наверху.

Дэвид в то время совсем превратился в ночное существо. Коко и я пытались учредить какое-то подобие порядка, время от времени готовили еду дома и подымали Дэвида с постели до полудня, но когда ты пытаешься разбудить человека, который не спал до того трое суток кряду, то тебя просто готовы убить. Бывало, мы приходили ночью в студию – там всегда уже было готово большое блюдо, а на нем сыры, фрукты, пиво, вино, молоко и соки – но Дэвид усаживался к столу с пультами, вздыхал, говорил «Вообще-то у меня сегодня нет настроения» - и мы уходили прочь. Бывали ночи, когда Дэвид работал дома, переслушивал разные треки – они грохотали из мощных колонок в просторной главной комнате – и разносились по дому через те тоненькие перегородки. Коко спала в этом шуме с берушами в ушах. Я решал вопрос по-своему - бодрствовал рядом с Дэвидом, пока просто не отключался.

студия Чероки, сессии Station to Station, фото Маккормака

А как-то раз я попробовал решить этот вопрос другим способом.

Я сидел за столом с Коко и Эриком Барреттом – тур-менеджером Дэвида - в одном забавном рок-эн-ролльном заведеньице на Сансет Стрип, оно называлось «The Rainbow». Кто-то дал мне парочку таблеток кваалюда – весьма популярные в то время таблетки- даунеры, депрессанты. Я их уже пробовал, и ничего тогда не почувствовал. Угостил меня ими в тот раз Ги Андризано, это было во время тура. Через какое-то время я постучал к нему в дверь номера в гостинице - пожаловаться, что от них никакого проку - и открыл мне человек, с виду просто мертвецки пьяный. Ги не мог даже стоять, не держась за мебель. Нижняя челюсть ему не повиновалась и просто висела на уровне груди, покуда, в отчаянных попытках установить коммуникацию, из бессильных, обмякших губ Ги судорожно вырывались жуткие звуки. То есть, в отношении Ги кваалюд совершенно очевидно действовал. В номере с Ги находилась привлекательная девушка, которую, ясное дело, он не в состоянии был развлечь. Как настоящий друг, я сказал, что заменю его, пока он не придет в форму. Когда мы с девушкой уходили, кажется, я услышал, что Ги сказал «йефф!» Правда, так звучало вообще все, что он пытался в тот момент произнести.

Короче говоря, мне не показалось, что, будучи еще и по пять баксов за штучку, этот кваалюд - такое уж великое удовольствие, так что больше я их не употреблял. А в этот вечер в «The Rainbow» я рассудил, что если проглотить те две таблетки примерно в середине обеда, то к тому времени, как я вернусь на Бель-Эр, они, может быть, уже сработают, и я тогда хорошенько посплю ночью, что как раз мне уже очень требовалось. Теоретик… Вместо этого я кончил тем, что плюхнулся лицом прямо в тарелку с макаронами. Коко и Эрику пришлось тащить мое безжизненное тело сквозь ночь Лос Анджелеса, а мне потом не одну неделю пришлось терпеть их шуточки по этому поводу.

Если уж на то пошло, я тоже один раз нес Коко на спине домой, часть пути. Дело в том, что на Бульваре Сансет имелась тогда аптека под названием «Шваб`с». Место это славно тем, что, якобы, именно тут киношники «открыли» Лану Тернер. Фамилия Коко – Шваб, и, понятное дело, она настаивала на том, чтоб там делать покупки. И вот один раз, когда мы выходили из аптеки, Коко потребовала отнести себя на спине до того места, где мы припарковали машину. Естественно, я не отказался. Когда мы тронулись в путь, мимо нас прошла красивая девушка. Я сказал «привет», она тоже – и вошла в аптеку «Шваб`с». Я тут же вернулся следом за ней, с Коко, которая так на мне и ехала. Спросил у девушки номер ее телефона, она написала его на какой-то бумажке, и, поскольку у меня руки были заняты – вручила бумажку Коко. Через несколько дней я ей позвонил, и мы пару раз погуляли. Интересно, что она ни разу не спросила, почему, когда мы в первый раз встретились, у меня на плечах была девушка. Типичный Лос-Анджелес.

Декабрь 1975, запись саундтрека к "Человеку, который упал на Землю" на студии Чероки:

прибытие на студию с пакетом молока (фото Марка Салливана)

и отбытие в 6 утра с Полом Бакмастером (фотографии Брэда Эльтермана)

Заканчивался 1975 год, почти целых три года я не был дома и начинал по-настоящему тосковать. Уже просто ничто мне не доставляло удовольствия. В Лондоне у меня оставалась семья, с которой я с 1972 года почти не виделся, во Франции у меня была девушка и квартира, в которой я так и не пожил. И поскольку у Дэвида никаких проектов не намечалось, а сам он опять взялся за живопись – тоже, надо сказать, безумную – я решил, что пора мне повзрослеть и вернуться домой.

Дэвид давал мне возможность остаться в ЛА – предлагал отправить меня учиться в драматическую школу в Страсбурге, но я этим особенно не заинтересовало, и ни разу не пожалел, что это предложение отклонил. Актерство – весьма и весьма трудная профессия, даже если ты им по-настоящему увлечен.

Было и еще одно предложение, и вот его я часто жалею, что не принял. Фотограф Стив Шапиро спрашивал, не хочу ли я стать его ассистентом. У Стива была студия в ЛА, он сделал кое-какие замечательные фотографии с Боуи. Будь я тогда старше и мудрее, может, я бы как-то приноровился к трудностям Лос Анджелеса, но, сказать по правде, мне скорее кажется, что я облажался бы и подвел Стива. А это совсем ни к чему – такой был потрясающий парень.

Cправа одно из самых известных фото Боуи, снятое Стивом Шапиро

Можно сказать, в общем программу по ЛА я выполнил. Я катался верхом по Малибу Бич, гонял в AC Shelby Cobra по прибрежным трассам, поучаствовал по крайней мере в одной вечеринке знаменитостей самого высшего класса, битком набитой кинозвездами и режиссерами. Побывал еще на одной чрезвычайно странной вечеринке рок-эн-ролльщиков в дома Питера Селлерса (на его 50-летие, в сентябре 1975). Там устроили большую сцену, и на нее вышли самые главные музыканты того времени – и Боуи среди них на саксофоне – но каждый из них был слишком погружен в себя, чтобы сыграть что-то слаженно вместе с другими. В результате получился такой кошмарный шум, что прибыла полиция наводить порядок. Ударник из «The Who» Кит Мун – именно он, из всех присутствующих! - старался сгладить ситуацию и убеждал полицию не арестовывать Селлерса. Все это время сам Селлерс неподвижно стоял посреди всей этой заварухи, в точности так же, как потом Чонси Гардинер в «Being There»

Да, я разобрался с ЛА, но теперь пора было ехать домой. И так я и сделал.

8 сентября 1975: 50-летие Питера Селлерса, фотограф - Терри О'Нил

Сначала я полетел во Францию проведать Лоло, которую не видел с тех пор, как мы были в Санта-Фе. Я привез ей целый саквояж старинной одежды, которой накупил на разных блошиных рынках в Нью-Мексико и в Аризоне.

Роджество 1975 года я провел со своей семьей в Англии, а на День Боксинга (это так британцы называют следующий день после Рождества) улетел из Лондона на Барбадос.

Лидд Хаус служил местом ежегодного паломничества для Майкла и Сандры Кеймен. Выстроенный на скалах, с видом на Карибское море, он воспроизводил атмосферу старых колониальных времен. Еще на тот момент в доме жили Ги и Марго Андризано, а чуть подальше по дороге - еще одни друзья из ЛА, Джон и Халле. Лоло приехать не смогла, и я, одинокий среди этих парочек, вечно чувствовал себя каким-то третьим лишним.

Я, правда, познакомился все-таки на ближайшем пляже с одной очень красивой немецкой девушкой. Майкл и Сандра благородно позволили мне воспользоваться своей образцовой спальней, где стояла кровать со столбиками и балдахином. Я устроил так, что повар приготовил нам особенно изысканный ужин, а остальные тем временем ушли провести вечер вне дома. Хоть наша беседа за столом, украшенным свечами, проходила как-то чопорно, я все-таки сильно надеялся, что наш роман хоть немножко наберет обороты, когда девушка увидит ту спальню, занавески, колеблемые вечерним бризом… бризом, который проникал в дом через окна, открытые к звездам, отраженным в Карибском море. Увы, рычаг не подошел, земля не сдвинулась - и я проснулся при первом свете дня, и увидел, что моя фройляйн одевается. Когда я спросил, что она делает, она сказала со всей нежностью анестезиолога и на ломаном английском: «Я по утрам всегда ухожу».

После пары славных недель на Барбадосе, мы с Ги решили, что на обратном пути в Нью-Йорк будем делать привалы на островах. Первой остановкой был Пуэрто Рико, в основном, потому, что нам хотелось послушать достойной, настоящей сальсы. В целях экономии мы отыскали один отельчик, где услуги был самые элементарные, но вполне чистенький. Потом провели разведку по Сан-Хуану и выбрали, где назавтра будем слушать музыку.

[фото - Майкл Кеймен ловит рыбу на Барбадосе]

Мы просто обезумели от радости, что услышим живую сальсу – и, может, поэтому и попали к кассе того зала, который выбрали, когда там еще было абсолютно пусто. Мы явились на час раньше. Решили подождать, когда откроют, и уселись на красный дерматиновый круглый диванчик, который огибал большую колонну. Если я скажу, что Ги предложил мне таблетку, вы, я думаю, сами догадаетесь, какую. Ну да, кваалюд. Ну да, я не отказался.

Мы с Ги проснулись практически одновременно – и как раз вовремя, чтобы насладиться лицезрением молодой и прекрасной толпы любителей сальсы, который как раз шли через холл. Иные из них явственно удивлялись, видя, что двое парней, мимо которых они прошли по пути на концерт, все еще спят четыре с половиной часа спустя – когда они уже идут обратно…

На следующий день мы были на Ямайке. Чтобы вознаградить себя за то бюджетосберегающее размещение в Пуэрто-Рико, в Кингстоне мы остановились в достойном отеле. Там я неожиданно столкнулся с одной стюардессой, которую знал еще в Англии. Здесь она была с еще девятью стюардессами…, и все они были красавицы. Ги чувствовал себя неважно – наверно, отравился кваалюдом – так что девушек на обед пригласил я.

Я шел в тот вечер вдоль по улице Кингстона с десятью девушками, которые, одетые не в форму, а в гражданское, были еще краше, чем обычно. Они остановились поглядеть на витрину в каком-то магазине, и я услышал, как кто-то сказал «Эй!». Я оглянулся, но обладателя голоса не увидел, - его заслоняли все эти любопытные личики.

«Эй» - позвали снова. На этот раз я заметил – какой-то человек стоял, привалившись к стене. На голове у него была шапка и он жевал спичку. Он поманил меня. По тому, как он потихоньку покосился сперва налево, потом направо, я сразу понял, что он мне сейчас предложит покурить чего-нибудь сногсшибательного. Он вытащил изо рта спичку и сказал что-то нечленораздельное. Я попросил повторить, и он, прибавив тон ровно настолько, чтоб я мог расслышать, спросил: «Ты где надыбал столько телок?»

В то самое время, когда мы с Ги проводили время на Ямайке, там же оказался и Боуи, он репетировал с новой группой.

Он выглядел совсем другим человеком по сравнению с тем, каким я его оставил в ЛА. Все еще не в самой лучшей форме, он несколько прибавил в весе, занимался с личным тренером и подзагорел. Мы провели прекрасный вечерок все вместе перед тем, как направились с Ги обратно в Нью-Йорк.

А несколько недель спустя я возвратился в Англию. Стояла середина января, год был 1976-й, и тут и закончилось мое потрясающее и очень поучительное путешествие – почти ровно через три года после того, как началось.

Лидд Хаус на Барбадосе







ПОСЛЕСЛОВИЕ

Хотя телесно я уже снова жил в Англии, мозги мои еще довольно долго туда добирались, и я должен признать, мне понадобилось немало времени, чтобы адаптироваться к нормальной жизни. Тем не менее, из кочевой жизни с Дэвидом я вынес несколько уроков, и один из них - то, что ты можешь сцапать идею и попользоваться ей. Он него этому многие научились.

Позже – прилично позже – я познакомился в пабе с одним парнем. И не в каком-то пабе, а в «The Three Tuns» в Бекенгеме – пристанище Дэвидовой Arts Lab всего несколькими годами раньше. Вот и говорите о том, что все движется по кругу. Мы тогда с Саймоном Голденбергом обнаружили, что у каждого из нас есть по пол-песни, так что мы решили вступить в партнерство и сделать картеру в области сочинения и продюсирования музыки для рекламы и кино.

Нам повезло, что решение наше примерно совпало по времени с рождением сэмплирования в музыке. Мы воспользовались некоторыми полезными связями, и очень скоро уже работали с новым поколением потрясающе талантливых режиссеров, которые, по большей части, проводили рекламные компании в сфере продажи дорогих автомобилей или моды. Занимаясь всем этим, мы летали в ЛА, в Нью-Йорк и по всей Европе. Мы вносили новые этнические и космические оттенки в область саунд-дизайна. Пару раз мы даже попали в Бразилию - мы там готовили музыку для фильма – для «Дикой Орхидеи» - и получили кучу наград, в том числе Золотую Клио в США и Ivor Novello Award в Британии. В начале 90-х у нас получился хит, который попал в в топ-три Соединенном Королевстве - это была песня , взятая для автомобильной рекламы, «Only You» из «Praise». И это обеспечило заключение крупных контрактов по записи и публикации с «Warner» и «Virgin».

Увы, эта игра теперь совсем не такая возбуждающая. Они нам е-мейлом посылают фильм, мы им е-мейлом отсылаем музыку. Кроме того, оборудование, потребное для этого дела, минимально и дешево стоит. Вот таким образом, вооружившись библиотекой звуковых эффектов, готовых ударных и виртуальных панелей, мир и его жена пытаются в наши дни любить друга.

Так что хорошо было оказаться во всем этом в правильный момент. Настоящее везенье и улыбка фортуны. Честное слово.

Джефф и Дэвид оформляют свои впечатления от Монти-Пайтоноских Гамби

на съёмочной площадке "Человека, который упал на Землю"

@темы: Дэвид Боуи, книги

---

Дункан Джонс об отце, то бишь о Дэвиде Боуи.

В Дэйли-мейл некоторое время назад появилось интервью с Дунканом (ну, часть как-то косвенной речью, в пересказе, вставки от журналиста имеются, от которых я не в восторге - но все-таки). Он, как я погляжу, весьма нечасто по поводу родителя своего высказывается - так что лично я готова ценить, что есть).

Оригинал вот:

http://www.dailymail.co.uk/home/moslive/article-2024724/David-Bowies-son-Duncan-Jones-Ive-needed-use-fathers-name.html

И мой перевод:

Когда кинорежиссер, обладатель премии Bafta, Дункан Джонс был еще маленьким

мальчиком, отец его снова и снова пытался пробудить в нем страсть к музыке. Его
отец – это Дэвид Боуи, так что музыкальные гены у Джонса должны быть просто первоклассными.

«Он очень, очень хотел, чтобы я выучился играть на
каком-нибудь инструменте,- говорит сын Боуи. – Он пробовал заинтересовать меня
игрой на барабанах, но я не хотел. -Саксофон? – Нет. - Фортепьяно? - Нет. - Гитара? -Ну нет, спасибо!

Благослови его господь… Он не оставлял попыток, но ничего из этого не вышло. Мне все это не нравилось. Не знаю, может быть, это в подсознании моем шла какая-то такая реакция,
может быть, что-то во мне противилось идее учиться играть – потому что ну не мог же я настолько ничего не соображать! Он говорил: «Надо заниматься…» Я отвечал:
«А я не хочу заниматься…» Меня это не интересует, значит, я этого делать не буду…»

Упорное неприятие отцовской профессии на этом не заканчивалось. Одиннадцати лет Дункан Зоуи Хэйвуд Джонс (такова настоящая фамилия Боуи) отказался от своего имени в пользу прозвища «Джо», а после, в 18 лет, остановился на решительно нормальном имени «Дункан». Не нужно быть психотерапевтом, чтобы заметить – Джонс неизменно отказывается получать выгоду от своего происхождения.

«Я совершенно точно ни разу в жизни не воспользовался именем своего отца, чтобы добиться деловой встречи, - говорит Джонс. – И, по счастью,
никогда в этом не нуждался…»

При всем том Джонс совершенно очевидно обожает своего отца, и в течение нашего интервью говорит о нем с искренней нежностью, делится
историями времен своего уникального детства, которое он провел, бродя по задворкам огромных стадионов в то время, как отец занимался тем, что определял
музыкальные вкусы целого поколения.

Но Джонс не превратился – и никогда не хотел превратиться – в Боуи, выпуск второй. Музыка не стала его страстью , его страсть –
делать кино. И это – свидетельство того, как Боуи развивал и всячески поддерживал своего сына, помогая ему найти свою творческую дорогу в жизни.

Это принесло плоды. В 40 лет Джонс, благодаря своим научно-фантастическим фильмам – популярнейший режиссер Голливуда, Первым был его дебютный фильм –призер «Луна», снятая
с небольшим – в 3 миллиона фунтов стерлингов – бюджетом, изысканная визуально,
кошмарная повесть об астронавте, миссия которого подходит к концу.

Премия Bafta, которую получил Джонс за «Луну», стала превосходной рекомендацией для более крупных студий Голливуда – что выразилось в быстром появлении на свет одобренного критикой «Исходного Кода». Этот фильм , в котором снялся Джейк Гилленхал, при бюджете в 19 миллионов фунтов, принес в интернациональном
прокате более 75 миллионов прибыли.

При первой встрече вы не опознаете Джонса как человека из кинобизнеса. На него и не думают оглядываться, когда он проскальзывает через холл шикарного, уединенного и модного отеля в Лондоне. Каштановая бородка, взъерошенные светлые волосы, потертые джинсы, футболка с образцовым антигероем Сидом Вишезом – общее впечатление скорее «чудик», чем голливудский успешный делец. И, кажется, внешне он вовсе не похож на своего отца.

Честное слово, мне не раз пришлось напоминать себе, сколько шансов было у Джонса вырасти себялюбивым, испорченным рок-наследничком – а не скромным, любезным человеком, который откидывается назад в своем кресле и вежливо заказывает кофе.

«Ох, спасибо. Наверно…» - смеется он, когда я делаю ему комплимент по поводу его, видимо, очень комфортного облачения.

«Не знаю почему, но, как бы то ни было, эта сторона жизни – известность и внешний блеск – меня никогда не интересовала. Я люблю свою работу, но мне не нравится быть в центре внимания. Актером мне бы ни за что не стать, это точно.»

Стоя на сцене, потрясать публику такими гимнами своего времени, как Diamond Dogs или Starman – это всегда было для его отца, в то время как сам Джонс предпочитает наблюдать, из-за объектива ли, снимая фильм, как сейчас, из-за кулис ли, как тогда.

«Вот там я чувствовал себя в своей тарелке, - говорит он. – Понимаете, это была работа. Отец работал. И я, как любой другой ребенок, независимо от того, чем занимается отец, приходил к нему на работу и наблюдал. Мы просто ждали, когда закончится концерт и можно будет пойти домой. Я слышал, как публика шумит где-то впереди, но я-то по большей части проводил время с роуди. Мы веселились, я играл с ними. Знаете такие громадные ящики, а которые складывают оборудование? Большие, толстостенные металлические емкости с прокладками из пенки. Так вот, я залезал в такой ящик и заставлял роуди толкать, как будто это детская коляска.

Детство у меня во многих отношениях было просто невероятное.Мы ездили по всему миру, занимались разными потрясающими делами.

Помню, как-то раз, когда я был еще совсем маленький, мы ходили смотреть борьбу сумо – я был в восторге. Мы делали много всего восхитительного, чего мало кому доводится попробовать и узнать. Эти воспоминания мне очень дороги. Но на концертах я чаще всего просто сидел и скучал где-нибудь за кулисами»

Единственным негативным последствием жизни на гастролях с Боуи – признается Джонс – осталось то, что он чувствует дискомфорт, оказываясь объектом фотографирования.

«Это неприязнь к фотографированию идет из далекого детства. Где бы мы ни были, повсюду оказывались фотографы, и когда кто-то из них пытался меня сфотографировать, вокруг поднимался ужасный шум. В смысле «Спрячьте его!» Мне все это было очень тяжело.

И каждый вечер, когда мы шли с концерта, помню, поднималась кутерьма – кто-нибудь из охраны и я потихоньку бежали в машину заранее, до того, как отдельно от нас пойдет отец– чтобы никто не смог нас сфотографировать вместе. Женщина, которая присматривала за мной, закрывала мне голову руками, чтобы они меня не фотографировали. Это превращалось в целое событие – просто добраться до машины и доехать до дому в конце дня. На меня это
точно повлияло.

Сейчас мне гораздо проще, но, чтобы свыкнуться с этим, мне понадобилось время. К счастью, моя девушка Родени Ронкильо – фотограф, так что
благодаря ей я понемногу расслабляюсь.

Кажется, немало помогает и то обстоятельство, что Джонс, став режиссером, сам теперь управляет снимающей камерой.

Страсть Боуи к кино и актерству послужила искрой для зарождения общего дела, связавшего отца и сына.

«Съемочная площадка для меня была прямой противоположностью концертам, - говорит Джонс, внезапно воодушевляясь. – Что-то вроде Диснейленда!
Я видел, как создают декорации, видел, как воздействует грим. В «Голоде» (классический вампирский фильм с Сьюзен Сарандон и Катрин Денев), отец в
какой-то момент должен был состариться, превратиться в настоящего старика, и я, помню , перепугался при виде его просто
до потери пульса.»

«Когда отец снимался в «Лабиринте», я был рядом. И мне запомнились восхитительные декорации, воспроизводящие лондонский район Сохо
50-х годов в Absolute Beginners. Все это произвело на меня потрясающее впечатление.»

Джонс рассказывает, что среди самых любимых его воспоминаний – то, как они с отцом вместе смотрели фильмы, когда жили в Швейцарии, высоко в горах, недалеко от Женевского озера.
Боуи поселился там, избегая высоких английских налогов, в конце 70-х.

«Отцу очень нравилось посвящать меня во что-нибудь новое в литературе, в музыке или кино.

Мне было лет семь, когда мы начали смотреть большие приключенческие фильмы – такие, как «Морской ястреб», кино о пиратах , с
Эрролом Флинном, или фильмы с Джеймсом Кэгни на видео . Я был от этих фильмов в полном восторге. Отец открыл для меня
«Метрополис» Фрица Ланга и оригинального «Барона Мюнхаузена». Он говорил: «Тебе это понравится! Это потрясающе, ты ничего подобного еще не видел!» Когда мне было восемь лет, он показал мне
«Заводной апельсин». Помню, он сидел рядом со мной на диване, обнимал меня и объяснял все, что я видел».

«Заводной апельсин», крайне противоречивое кино Стенли Кубрика про головореза-отморозка из будущего, со склонностью к насилию и
«сверхжестокости» - не тот фильм, который средний родитель покажет маленькому ребенку.

«Я понимаю! – смеется Джонс. – Но отец провел меня через это своим рассказом. Он со всей ответственностью подошел к этому и понимал, что
делает.

Примерно тогда же отец показал мне, как пользоваться 8-миллиметровой камерой. В нее вставлялись маленькие картриджи фирмы «Кодак»,
и, помню, она могла снимать простую анимацию. Мне это понравилось, и я взял ее с собой, когда снова поехал с отцом на гастроли. Я брал свои фигурки из «Звездных войн»,
игрушки по «Смурфам», вообще все, что у меня было, и снимал коротенькие мультфильмы. Отец помогал мне.

Он самым приятным способом обучил меня основам создания кинофильма – например, как делают раскадровку, как пишут сценарии, как
выставляют свет. Еще он научил меня, как пользоваться прессом для склейки пленки – разрезать пленку и потом склеивать ее в проекторе. У меня была большая
синяя коробка, набитая моими собственными раскадровками и сценариями. Я готовил маленькие декорации и усаживался за кулисами со своими фигурками и- «Звездных
войн» и Смурфами. Отец шел на сцену, а я делал свои незамысловатые фильмы.»

Невольно обращаешь внимание, что в рассказах и воспоминаниях не фигурирует мать Джонса, бывшая американская модель и актриса (прим. перев. –
не модель и не актриса) Энджи Боуи (урожденная Мэри Энджела Барнетт). Ее наркотические и бисексуальные похождения были в свое время хорошо
задокументированы. Они с Боуи развелись в 1980 году, и Джонс много лет не встречался со своей матерью, которая живет сейчас в Аризоне.

«Мы перестали общаться, когда мне исполнилось 13 лет, и это было правильное решение для того момента, и я уверен, что это правильно и на
настоящий момент» - твердо говорит он мне.

«Она – женщина, которая оказала не слишком положительное влияние на мое взросление, так что считаю, все было сделано правильно». Ясно,
что это болезненная сфера, и он не станет вдаваться в детали.

Боуи послал 14-летнего Джонса в шотландскую школу Гордонстоун – один из ее прежних учеников, принц Чарльз, дал ей прозвище «Колдиц в кильтах» (прим. перев. – в крепости Колдиц в Германии с 1939 г был концлагерь для политических, потом, во время войны - для пленных офицеров из армий союзников, признанных политически опасными или бежавших из
других лагерей и пойманных. )

«Я провел там пять лет, прежде чем меня попросили покинуть школу на одну неделю раньше, чем предполагалось бы – после того как я
проспал напролет большую часть своих экзаменов уровня А. Я был так измучен и подавлен. Я так ни разу и не спросил отца, почему он решил что Гордонстоун - правильное место для меня. Честно говоря,
он мне не слишком подходил. Жизнь там была суровая, они по-прежнему блюли дисциплину и режим – утренние пробежки,
холодный душ… Мне там не было хорошо. Я просто старался выжить».

В конце концов Джонс сдал американские экзамены SATS и отправился изучать философию в Вустер Колледж, в Огайо.

Знаменитости – равно как и газетные заголовки, ярко и детально живописующие и собственную бисексуальность Боуи , и его
злоупотребление наркотиками – чередой проходили сквозь их жизнь, но, судя по пренебрежению Джонса к известности, большого впечатления не произвели – если
произвели вообще хоть какое-то.

«Я действительно помню Саггса из «Мэднесс», - припоминает он, когда я настаиваю, чтобы он рассказал о ком-нибудь из знаменитостей класса «А».

«Он был милый человек. Я помню, как он приехал в Швейцарию повидаться с отцом. Я был страстным фанатом «Мэднесс», мечтал о черно-белых
костюмах, какие были у них. Вокруг бывало множество людей, но меня это не слишком интересовало, так что, по правде, я не особенно обращал внимание».

Он, говорит, был защищен от более буйной стороны отцовской жизни, и узнал обо всем этом только став взрослым.

«Меня всячески ограждали он таких вещей»

Затем была киношкола в Лондоне, затем - работа в киноиндустрии по нескольким специальностям, в компании, занимающейся спецэффектами, наконец, реклама (он делал
рекламу для кетчупа Heinz, French Connection и чипсов McCain Oven ) – и только потом Джонс почувствовал, что готов взяться за первый игровой фильм.

Он получил столько отказов, что долго перечислять ( «я не хочу смутить тех людей, назвав сейчас их имена, но я уже действительно начинал
думать : «О господи, получится ли это у меня когда-нибудь?») в поисках средств на съемки «Луны», где сыграл Сэм Рокуэлл. Остальное, как говорится, уже
история.

«Я помню тот вечер, когда Сэм сказал, что согласен работать в нашем фильме. Я снимал квартиру в Лондоне вместе с еще троими парнями. Я говорил по телефону одновременно со своим
продюсером и с агентом Сэма, мы улаживали последние детали – и вот наконец прозвучало: «ОК, Сэм берется». Потом я звонил всем подряд, включая отца… Он был
очень рад за меня, но тоже немного занервничал».

За «Луну», вышедшую, ко всеобщему одобрению, в 2009 году, Джонс затем получил премию Bafta, присуждаемую за выдающуюся дебютную работу в качестве автора сценария, режиссера или
продюсера. Во время своей речи после получения премии Джонс выглядел явно потрясенным и был близок к слезам.

«Для меня это значило все на свете, - говорит он. – И это не могло случиться в более подходящее время. Я как раз занялся «Исходным Кодом», пытался найти свой путь, имея дело с
целой ордой продюсеров, у которых имелись собственные – противоречащие друг другу - мнения по поводу того, каким должен быть фильм, и все они хотели, чтобы
я с ними ознакомился. То, что я выиграл Bafta, оказалось мощным подспорьем – внезапно я превратился в
«режиссера, обладателя Bafta» и мое собственное мнение обрело куда больший вес».

«Исходный код» - пронзительный научно-фантастический триллер, где Гилленхаал играет Колтера Стивенса, американского солдата, который

пробуждается в теле незнакомого человека, едущего в поезде, который вот-вот подвергнется террористической атаке. Бомба взрывается, но Стивенс возвращается в поезд снова и снова,
чтобы пережить последние восемь минут перед взрывом, до тех пор , пока не находит способ остановить подрывника.
Фильм продолжил космический взлет Джонса в Голливуде.

«У меня действительно есть далекая цель, - признает он. – Я хочу достигнуть такой высоты, где я смогу работать, как такие парни как братья
Коэны или Тарантино – они сочиняют собственный материал и способны получить такой бюджет, который позволит достойно поступить с ним. Вот кем я хочу стать».

Большинство коллег Джонса считают, что он уже добился этой цели. На следующий день после нашей встречи Джонсу предстоит вылететь в
Голливуд, где его ждут несколько деловых встреч, связанных с его следующим проектом. Мы условились , что пересечемся накануне публикации этого интервью, и
я узнаю последние новости.

«Кое-какие важные двери открылись» - говорит он мне по телефону.

«Я побывал на нескольких встречах по поводу «Росомахи», и если есть на свете какой-нибудь проект фильма по комиксам,
которым я могу соблазниться, то это он. Но фильм «Росомаха" уже был, а фильмов по «Людям-Икс» было даже несколько. Множество картин по книгам комиксов готовятся
прямо сейчас.»

Джонс, как он сам говорит, только что взялся за новый проект.

«Подробностей я рассказать не могу, но скажу, что уже знаю, чем займусь дальше. Это будет фильм по оригинальному сценарию, который я пишу
сам, действие развивается в большом, расползающемся в стороны урбанистическом поселении здесь, на Земле, в будущем, примерно
таком, как в «Бегущем по лезвию бритвы». Я бы очень хотел, чтобы получилась параллель к «Луне» - чтобы, пусть это совершенно независимые истории, они
происходили в одном и том же мире»

Сейчас Джонс живет и работает в Лос Анджелесе и весь пропитан им.

Мне нравится проводить время с моей девушкой и с друзьями в ЛА, где мы живем. Ходить в кино, есть рыбу и чипсы на пляже в Малибу. Еще я
немного чудак, по-прежнему люблю компьютерные игры - Assassin`s Creed. Потрясающе!»

Но он твердо стоит на том, что чувствует себя англичанином за границей, а не американцем в процессе становления.

Я точно британец. Я родился в Британии, я прожил там большую часть своей жизни. Сдается мне, почему-то, чем больше бродишь по миру, тем сильнее хочется, чтобы все знали, откуда ты.

Ты уезжаешь за границу и там становишься в большей степени британцем, чем дома. У меня множество друзей-британцев – да вообще, здесь у нас такая «Маленькая
Британия»! Но я не хотел бы вырастить здесь своих детей. Если у меня появится семья, мне хотелось бы жить в Соединенном Королевстве или в Нью Йорке, где живет отец»

Он старается видеться с Боуи как можно чаще.

«Мы общаемся в Скайпе каждые выходные, а когда мне выпадает возможность съездить в Нью-Йорк, мы встречаемся. Нет, я не показываю ему ранних
версий своих фильмов. Он их видит, когда они уже готовы. Но он серьезно поддерживает меня, и так было всегда.

«Он просто потрясающий человек и отец, и, думаю, он понимает, что и я занимаюсь творчеством - так, как считаю нужным. Он поддерживал меня и дал мне время найти собственный
путь и уверенность в том, что я могу сделать то, что делаю.

Единственное, о чем жалеет Джонс, вспоминая свои детские годы, это – как ни забавно – что он так и не выучился играть ни на каком
инструменте.

«Конечно, я ужасно теперь об этом жалею, - грустно говорит он. – Хотел бы я уметь играть на гитаре или на чем-нибудь другом, но теперь у меня просто нет времени
учиться…»

@темы: Дэвид Боуи

---

То ли в отпуск, то ли нет...)))

Черт-те что - последние дни, тут бы сообразить, что своим привезти в Астрахань - а музейные дела все резко вскипели, усложнились и вообще).
И милый начальник мило улыбается - "а вот не отпущу тебя в отпуск!"
Вернусь - буду разбираться в бухгалтерских кодах, надоело из -за чужих легкомысленных подходцев к судьбоносному вопросу реквизитов вертеться как проволока в канализации - там потыкать, тут поковырять...

---

Ну и немножко инфы про концерт))

Гляжу на предыдущую запись - и думаю, чего же не хватает)
Видимо, все-таки рассказа про сам концерт)))
Особенно для тех кто не попал вовсе не потому что не хотел...
... Так вот. От "зачинщиков" остались мы с Полиной Даэвен, присоединились поиграть еще Дима Дверий и Кузьма. Я Диму знаю с Куликова Поля, хороший он парень такой. Таким же хорошим, могучим и положительным и сейчас пришел - но теперь еще и отцом дитяти)).
Благополучно встретились, выяснили актуальный способ войти в Кактусы (я его узнала перед встречей!)), подобрали потерявшихся в поисках, вошли.
Некоторое количество слушателей преодолело синдром лета и пришло слушать!)).
Начали чуточку попозже - что-то разговорились как-то)).
Но все-таки. Первой была Даэвен, потом я, потом Дима и Кузьма.
Самураю Мусасию - беленькому такому, длинноносому, с усами и с хвостиком - вроде, все понравилось - стало быть, концерт был недурен!)
Закончили в двенадцатом часу)).
Выпили водки и вина, взбодрились.
Записали для каких-то практических нужд куплетик под фанеру на ужасную тему - про ШКОЛУ!!! (если меня что и радует иногда в жизни - это что НИКОГДА, НИКОГДА мне не надо будет ходить в детсад, в школу и в институт))))))
Потом какой-то тип из охраны пришел, наговорил матюков. Мы подумали, не знак ли это - и разошлись)

Вот, только что позвонил приятель, который записал все действо на аудио). Стало быть, для истории ващщщще ничего не пропало))))))))

---

Это все, что могу показать с концерта(((

На мне какое-то заклятье лежит, не иначе.
Первым делом - ну совсем нерешаемая задача, принести одновременно фотоаппарат, карту памяти и работающие батарейки. Не один год стремлюсь к такому достижению - но не, не под силу! На этот раз карты не было = только маленькая, на 256 мегов случайно завалялась в рюкзаке. Ясное дело, вошло на нее немного. И это немногое осложняется
...вторым ужасным осложнением. Моим аппаратом снимать получается только у меня - ну, когда запчасти все-таки есть)
Половину бедной маленькой карточки, таким образом, заняли эпизоды войны моей подруги Светы с фотоаппаратом)
В общем - вот что у меня есть)))

Увы, Даэвен записалось только полпесни(((
Хотя этого и достаточно, чтоб понять , как это круто - все равно ужасно жалко.
(Другие, нормальные ее записи есть в контакте и на ютубе, можно посмотреть там!)



А это - это мой фотоаппарат по блату, небось, как старому другу - целая одна моя.
"Не взглянешь в небеса" - она же "Ласточка Джон Леннон")

---

Судьбоносные, говорят)

Ваши судьбоносные годы:

---

Пойти узнать свои судьбоносные годы: uborshizzza.livejournal.com/958040.html

.....Ну, посмотрим) Правда, ничего судьбоносного на 93 год не припоминаю) Разве что, может, "Гражданская оборона" меня именно тогда сотрясла до печенки мозга - хотя может и не тогда. Эх, ничего я толком не помню, не писать мне мемуаров))))

---

Про 26 августа, про Кактусы)

На всякий случай - я прро географические разные сомнения))) - кто желает завтра к нам на концерт в Кактусы, но не желает их отыскивать сам среди Гелиймаша, а хочет охотиться с собакой))) - кто-нибудь из нас, может быть, я - БУДЕМ ВСТРЕЧАТЬ на станции ВОРОБЬЕВЫ ГОРЫ, с 19-30- до 19-45, в ЦЕНТРЕ ЗАЛА.

---

Джефф - 14. The Man Who Fell To Earth-

Вот и снова мы и Джефф путешествуем с Боуи) Увы, эта часть - предпоследняя. Вот же - вроде и тороплюсь закончить до отпуска - а в то же время, уйдет куда-то неизвестно куда кучерявый Джефф, и будет мне грустно... По-другому я теперь слушаю Даймондов и даже, и даже Стейшен! - я же знаю, кто там подвывает)). И видео за те 73-74 как-то заметно переменились))



Как всегда, перевод мой, картинки и оформление - Найтспелл.





предыдущие части (friends only): 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9 | части 10, 11, 12, 13



перевод:

Этот текст является фан-переводом книги Джеффа Маккормака "От станции к станции: Путешествия с Боуи", все права на которую принадлежат автору и издательству Genesis Publications. Данная публикация не несёт никакой коммерческой прибыли и сделана с целью ознакомления и просвещения. Коммерческое копирование материала запрещено.

Я ухитрился получить работу в следующем Дэвидовом проекте – то есть на съемках «Человека, который упал на землю».

Первым моим заданием было доставить его трейлер на съемки.



Когда тебе двадцать с чем-то лет, если кто-нибудь задает тебе вопрос:

«А ты можешь вести «виннебаго»?» - ты киваешь своей глупой головой и восклицаешь «Конечно!» еще прежде того, как он успевает договорить «-баго».



На самом деле, я понял потом, что это не так уж и сложно, несмотря на то, что размером они с лондонский автобус, а по форме даже близко не такие аэродинамически правильные.

Пускай название «виннебаго» и казалось некоему молодому лондонцу ужасно экзотическим, на самом деле это просто громадная обувная коробка на колесах. У того, который мне выпало вести, имелась и автоматическая коробка передач, и усилитель руля и, по меркам автодома, он был очень вместительный и комфортабельный – размером этак с нормальное жилье в Токио. В смысле недвижимых достоинств он мог похвастаться наличием спальни, туалета смежного с душем, кухней-гостиной, цветным телевизором, аудиосистемой и кондиционером. Этой ВИП-коробке и суждено было стать прибежищем для Дэвида на время его пребывания в пределах и в окрестностях Нью-Мексико.

Я прокатился в «виннебаго» несколько миль от базы, где мы его арендовали, преисполнился замечательного доверия к себе, амбиции во мне взыграли - и я решил покрыть весь путь от ЛА до Альбукерке за один перегон. Был уже поздний вечер, когда я заправил бензобак на Сансет Стрип. Впереди намечалась долгая ночь…

У меня, однако, имелось секретное оружие. Местный дилер снабдил меня хитроумной авторучкой, которая, стоило нажать на крышечку, отмеряла отличную порцию бодрящего - в порошкообразной форме. Я продержался до Аризоны, прежде чем ощутил необходимость первый раз нажать на ту крышечку. Я вытащил ручку из кармана и пару раз нюхнул. Ничего себе! Ну эта штука и вставляла! Да я до самого Нью-Йорка бы доехал!

Однако, спустя несколько таких заправок - как раз, когда я дивился, что же это наш дилер никогда не предлагал такого могучего состава прежде – ручка иссякла. Впереди мили и мили, бог знает сколько часов езды – а до меня доходит, что ручка отмеряла около трети грамма за каждый раз…

Только сила воли – ну и глупость, конечно – дотащили меня до гостиницы Хилтон-Альбукерке за один-единственный перегон. И только однажды я действительно едва не отключился за рулем. Полный идиотизм, сказать по правде – ведь за спиной у меня была двуспальная кровать со всеми новомодными удобствами… Я проехал 800 миль в здоровенной обувной коробке, и остался жив, и могу рассказать об этом – и может быть, я стал старше и мудрее… Пустись я в такое путешествие сейчас – отвел бы на него дня два или три, и по-настоящему насладился бы по пути тамошними потрясающими ландшафтами.

глава 16

THE MAN WHO FELL TO EARTH









фото Брайана Даффи

В фильме THE MAN WHO FELL TO EARTH рассказывается про инопланетянина, который прибывает на нашу планету, чтобы добыть воду, которая спасет его собственную. Нуждаясь в деньгах и средствах восстановить космический корабль, чтобы вернуться, он применяет свои сверхчеловеческие научные познания чтобы создать бизнес-империю.

Потом, само собой, разные жадные ублюдки портят дело, и все идет наперекосяк.

фотографии Джеффа Маккормака со съёмочной площадки

Я несколько недель прожил в Альбукерке-Хилтон, покуда съемочная команда собиралась на месте. Состояла эта команда, в основном, из англичан. Это даже вообще были по большей части лондонцы. Некоторые первый раз приехали в США и пребывали в очевидном восторге по поводу этого. Все они – электрики, осветители, плотники, костюмеры и специалисты по реквизиту – уже работали вместе раньше, и теперь беспрерывно перешучивались между собой, и я сообразил, чего типично лондонского мне особенно недостает в Америке... Объектами остроумия коллег являлись буквально все, вплоть до (включительно) режиссера Николаса Роуга и главного оператора Энтони Ричмонда.

Роуг работал как оператор-постановщик с Франсуа Трюффо, Роджером Корманом и Ричардом Лестером, а также был соавтором-режиссером Дональда Кэммела в ”Performance”. Но что действительно привело в восторг Боуи – это режиссерская работа Роуга в “Walkabout”, где играли Дженни Эгаттер и его собственный сын Люк, и “Don't look now”, с Дональдом Сазерлендом и Джули Кристи. И тот, и другой фильм, может быть, лучшие в своем жанре, что и поспособствовало решению Дэвида поработать с Николасом в The Man Who Fell To Earth. Глядя назад, думаешь, что это было весьма смелым шагом со стороны Боуи – взяться за такую большую роль. Но он, со своей обычной самоуверенностью, за нее взялся.

Майкл Липпман и Дэвид постарались задействовать меня во всех возможных качествах. Таким образом, в мои задачи входило вождение машины - того «виннебаго», по преимуществу – поддержание морального духа и исполнение функции дублера Дэвида, когда Николасу таковой требовался.

В первой из этих специализаций я был на высоте; во второй - вполне недурен, мне кажется; но третья была самая сложная. Примите во внимание, что кожа у меня смуглая, оливкового оттенка, глаза зеленые (и зрачки одинакового размера), а волосы темно-каштановые – сами видите, я не совсем двойник Дэвиду. Мы примерно одинакового телосложения, но все равно, даже несмотря на то, что один светлый ум из костюмеров отыскал для меня рыжий парик, чем дальше продвигались съемки, тем меньше я работал как дублер. ( фото – Джефф показывает, почему он получил роль дублера Боуи. Джефф справа! )

с Кенди Кларк и Николасом Роугом



с Николасом Роугом, фото Брайана Даффи







фотографии Джеффа Маккормака со съёмочной площадки

Пожив какое-то время в «Хилтоне», Дэвид снял неподалеку от Санта-Фе бунгало, выстроенное как ранчо, и мы с Коко, его личной помощницей, поселились с ним вместе. Чтобы добраться до этого ранчо, надо было проехать по длинной разбитой и пропыленной проселочной дороге, которая выводила к двору, густо поросшему деревьями, с ухоженными клумбами. Сам дом представлял собой большое деревянное строение, с тремя спальнями, гостиной, большой кухней и оранжереей, через которую можно было выйти в очень красивый сад с нетронутыми лужайками и плавательным бассейном.

Дэвид воспользовался наличием оранжереи с хорошим светом для того, чтобы снова заняться живописью. И я тоже предпринял такую попытку. Это действовало чрезвычайно умиротворяюще – в летний день, под щебет птиц, еле слышный плеск воды в бассейне, и время от времени – царапание мастихинов, смешивающих краски. По правде сказать, те дни были из самых тихих и мирных за все мое пребывание в Америке.

Но вот что совсем не способствовало умиротворению – так это нашествие моли, от которого в то лето страдал штат Нью-Мексико. В первый раз я с ним столкнулся как-то утром, когда заводил наш «виннебаго». Вот большой старый мотор заурчал, пробуждаясь к жизни - и внезапно из всех щелей и укромных уголков, из-за каждой занавески, из каждой дырки – кажется, даже у меня изо рта! – в воздух рванулись сотни этих пакостных созданий, и все довольно крупные. Слушайте, один на один я вовсе не так уж боюсь моли. Я даже в состоянии перенести, когда, случается, хлопнув ладонями, я ловлю моль и она как-то так странно щекочет руки, покуда ее выдворяешь за окно. Но то, что было там... это были «Птицы» Хичкока, и я превратился в Типпи Хедрен... Меня просто накрыло – так, ненадолго.

А еще сильнее дала по мозгам картина, которую мы пронаблюдали в Карлсбадском Национальном парке пещер. Дэвид, Коко и я, позаимствовав автомобиль у съемочной команды, поехали в Артезию – посмотреть тамошние грандиозные пещеры. Они были потрясающе живописные, просторные подземные палаты, бесчисленные скальные образования... Самая глубокая пещера - 1600 футов. Но эти пещеры служат еще и летним обиталищем летучих мышей вида «Мексиканский (он же бразильский) складчатогуб», которые в июне-июле дают потомство, а потом в октябре мигрируют на юг и зимуют в Мексике. Каждый вечер мыши вылетают из пещер и отправляются на поиски пищи. Этот массовый исход они осуществляют тысячами, и вьются над выходами из пещер, как в каких-нибудь вампирских фильмах. Забыть такое зрелище невозможно - и оно весьма жутковато.

Бразильский складчатогуб, Техас. Photograph by Joel Sartore, National Geographic

На обратном пути из Карлсбада мы заехали на выставку-ярмарку антиквариата. Боуи купил мне старые карманные часы железнодорожника (прим. перев. – особая категория часов высокой точности, должны были отвечать вполне определенным стандартам – непременно американского производства, отклонение хода не более 30 сек. за неделю, 17 камней, белый циферблат, арабские цифры и т.д.), которые до сих пор у меня где-то лежат. Потом, проголодавшись, мы нашли забегаловку с фастфудом, набитую местным простым народом и красномордыми толстяками-туристами.

Некоторые из местных, похоже, опознали Боуи и принялись поглядывать на него с выражением типа «Гляньте-ка, вон тот анлийский педик рок-звезда...» Дэвид это заметил и решил принять свой самый злобный вид, чтоб никакой придурок не начал к нему цепляться. Я поначалу подумал, что все получилось. Он прислонился к стене, скрестив руки на груди, облаченной в коричневую кожаную летчицкую куртку, и с такой гримасой, как будто в зале чем-то воняет. Но я поглядел на посетителей и обнаружил, что Дэвидова игра не работает. В лицо ему вообще, кажется, никто не смотрел – смотрели скорее на ноги. Я снова повернулся к Боуи и понял почему. Верхняя половина Дэвида изображала «крутого парня» - а нижняя сложилась в какую-то чудную йоговскую стойку, когда ступня одной ноги упирается в колено другой, как аисты стоят. Мы потом быстро оттуда ушли.

( фото – Дэвидова аистиная стойка «крутого парня», на съемках The Man Who Fell To Earth )

А в тот дом на ранчо приехала погостить моя французская дама, Лоло [фото справа]. Тони Масиа тайно встретил ее в аэропорту, а Дэвид и Коко ее потом спрятали в доме, чтобы устроить мне сюрприз. Но я заподозрил, что что-то такое происходит, потому что учуял особенный запах ее духов, Je Revien (Я Возвращаюсь). Она провела с нами сколько–то времени, несколько раз приходила на съемки и смогла посетить кое-какие примечательные места – Санта-Фе, например, где и правда очень красиво. Один из операторов в нее влюбился и глядел как преданный пес. Думаю, Ник Роуг тоже ее одобрил, потому что, увидев в первый раз, он подошел прямо к ней, внимательно посмотрел в лицо и, не отводя глаз пробормотал просто «Да». Потом повернулся и удалился.

Убивая время во время съемок, Джефф шлет предупреждение пластмассовым стаканчикам всего мира

Белые Пески - это не самое приветливое на свете место. 275 квадратных миль пустыни вплотную к мексиканской границе, вблизи от Аламогордо и Эль Пасо. Живая природа – растительная или животная – там сведена к минимуму. Все дело в тонком белом гипсовом песке, который постоянно движется, ветер перемещает его, создает красивые картины, но хоронит под ним все живое. Однако это замечательное место, чтобы взрывать всякие штуки. Поэтому НАСА и американская армия используют эти места как ракетный полигон. Также замечательно тамошние призрачные ландшафты подошли, чтобы изобразить другую планету. Именно там Ник снимал сцены с Боуи и его инопланетной семьей до того, как он упадет на землю. И именно там мы познакомились с настоящим астронавтом.

Дэвид претерпевает болезненную процедуру - ему вставляют глаза инопланетянина

В нашем фильме Джим Лоуэлл должен был сыграть самого себя, в камео. В другом кино, «Аполлон – 13», Том Хэнкс изображает Джима тихим, скромным, улыбчивым и благовоспитанным, что плохо соотносится с той совершенно жуткой историей, в которую тот попал во время космического полета.

11 апреля 1970 года «Аполлон-13» поднялся в воздух, с тем чтобы доставить команду из троих человек на Луну, где им предстояло совершить посадку в горах Фра Мауро. 13 апреля команда обнаружила, что у них большие неприятности, потому что техника сбоила и много что вышло из строя. Самое страшное – у них взорвались контейнеры с кислородом, оставив команде воздуха на три часа жизни. Если до этого старта народ в НАСА был и не суеверный, то потом, готов поспорить, наверняка ни один их работник в жизни не рискнул, например, пройти под лестницей...

Астронавты решили покинуть командный модуль и втиснулись в Лунный Модуль, используя его как своеобразную спасательную шлюпку. Он предназначался только для перелетов между главным кораблем и поверхностью луны, и рассчитан был на пребывание экипажа из двух человек в течение только двух дней.

Четыре дня три астронавта прижимались друг к другу, чтобы согреться, не пользуясь ни аппаратурой, ни компьютерами – все было отключено, чтобы сохранить электроэнергию, необходимую для возвращения в земную атмосферу. При этом они сумели точно определить свое местонахождение и рассчитать полет домой. Одна мельчайшая ошибка в вычислениях могла бы увести их куда-нибудь за сорок тысяч миль от курса – и дальше в никуда. Но несмотря ни на что, 17 апреля 1970 года они плюхнулись в Тихий океан.

Не то чтобы я предполагал , что Джим умеет левитировать или что-то подобное. Но видеть, как он просто стоит у стойки в баре, в гостинице, потягивает пивко и треплется – это выглядело так странно и неподходяще. Слишком обыкновенное дело для такого особенного человека.

Дэвид с Джимом Лоуэллом

Не таким дружелюбным, как Джим, оказался певец и пианист Фэтс Домино, которого мы с Дэвидом слушали в Хилтон-Альбукерке.

Антуан Домино, из Нового Орлеана – один из немногих самых выдающихся черных музыкантов в раннем рок-эн-ролле – он стоит в ряду таких людей, как Литтл Ричард и Чак Берри. Несмотря на то, что музыкальный стиль его больше тяготеет к буги-вуги, у него были мощные хиты, в том числе – “Ain`t That A Shame” в 1955 и, конечно, “Blueberry Hill” в 1956. И Дэвид, и я, будучи еще девяти лет от роду, приобрели его “Blueberry Hill” - так что теперь всячески предвкушали удовольствие увидеть, как автор исполняет его вживую. У большого человека – ладно, толстого (прим. перев. – первой композицией, с которой в 1949 г прославился Фэтс Домино, была «The Fat Man» («Толстый человек») – было по кольцу на каждом пальце и густо смазанные волосы, которые липли к скальпу. На волне восхищения, смешанного с изрядным количеством пива, мы плыли, раскачиваясь и подрагивая в такт музыке, по ностальгической, пусть и не самой блестящей программе. А потом потащились за кулисы, со всей уверенностью в себе и доверием к ближнему, каких ожидаешь от парней, только что опрокинувших 28 бутылочек «Будвейзера» на двоих.



Мы постучали в дверь «толстого человека», и из-за нее отозвался громовой голос.



«Кто там?»

«Дэвид Боуи» - сказал Дэвид Боуи.

«Кто?» - переспросил голос

«Дэвид Боуи, из Лондона»

«Какой-такой Дэвид?»



Мы к тому времени были пьяны в стельку, и вся ситуация нас невероятно забавляла. Подошла большая компания черных девушек, они постучали, и их немедленно впустили. Боуи сделал еще попытку, и на этот раз добился реакции. Дверь распахнулась, и за ней оказался самый громадный черный тип, какого я только видел в жизни. Он посмотрел на нас сверху вниз, проинформировал, что мистер Домино сейчас занят – и захлопнул дверь у нас перед носом.

Дэвид не усмотрел во всем этом ничего обидного. Наоборот, все вместе было просто очаровательно. Кроме того, теперь мы точно знали, как себя почувствовал парикмахер Мартин в баре в некоем захолустном городишке о пяти дворах, где мы снимались...

Городок был такой маленький, что я никак не вспомню, как он назывался. Такой маленький, что, подозреваю, я бы его не вспомнил, даже когда знал. В городке был один-единственный бар, и в нем - стол для игры в пул, который оспаривали друг у друга местные парни – настоящие мужланы, в тяжелых ботинках, в джинсе и ковбойских шляпах. Нас, людей из съемочной команды, там было много – осветители, плотники и т.д. – так что мы никогда не оказывались в какой-то непосредственной физической опасности. Но мы же были из Англии и в свое время хорошо поиграли в снукер – а эта игра требует гораздо большего навыка, чем пул – и вот обычно мы разносили местных в пух и прах. Их грубая, резкая, силовая техника рядом не стояла с нашей утонченной грациозной игрой с кием. И, хотя мы и даже и не думали издеваться над ними или вообще как-то тыкать носами в этот факт - все равно настоящие крутые парни вовсе не радовались тому, как их громят эти педики-иностранцы. Так что, когда как-то раз ближе к ночи в бар вошел парикмахер Мартин Сэмюэл – во сей красе своих пяти футов трех дюймов росту (прим. перев. - ок.160см), с женой, прекрасной высокой блондинкой, первые парни городка явственно перемигнулись. И самый здоровенный, самый безобразный, самый недипломатичный из всей их буйной своры заговорил:

- Ты откуда взялся, мальчик?

Неверным, дрожащим голосом Мартин сказал: - Из Англии.

- И давно ты в городе, мальчик?

- Только неделю, - ответил Мартин, и голос его еще хуже задрожал и прозвучал октавой выше чем обычно. Здоровый безобразный тип сплюнул воображаемый табак в воображаемую плевательницу, глянул в перепуганные, бегающие глаза Мартина и обронил всего два слова:

- Пока живи.

Лоло, жена Мартина Сэмюэля и Сабрина Гиннесс

Ближе к окончанию съемок парни из команды начали приходить в чувство и ускоренными темпами освобождаться от американских подруг, ради которых еще месяц назад собирались оставить семью и дом.

Грустно было уезжать из дома на ранчо. Из всех домов, которые снимал Дэвид, здесь мне было лучше всего.

Не помню почему, но «виннебаго» на обратном пути в ЛА я не вел. Подозреваю, съемочная команда воспользовалась им как грузовиком, чтобы отвезти в ЛА разное оборудование – там предстояло еще доснять несколько сцен.

Лоло и Дэвид





Дэвид и его инопланетная семья, в том числе инопланетная жена Кенди Кларк

Я начал думать, что развлечения для меня закончились и что, может, пора уже собираться домой в Лондон, к реальной жизни. Виза у меня тоже закончилась, и делать мне, как я думал, было больше нечего. Однако соблазны Лос Анджелеса манили задержаться, и я решил немного отложить свое воссоединение с тем, чему предстояло стать моей последующей жизнью.

Первым делом для этого надо было продлить визу. Это значило, что нужно выехать из Штатов и получить новый штемпель в паспорт при новом въезде. Я прилетел в Сан-Диего, взял в прокат машину в аэропорту и поехал через границу в Мексику. Прикатил в Тихуану, развернулся и направился прямой дорогой назад в США.

Гордясь четкостью и простотой своего плана, я уверенно вступил в стены здания таможни. И сердце мое упало. Прямо передо мной была очередь человек из двухсот мексиканцев, и, по виду, они все находились там уже очень давно. Они сидели и лежали на полу, повсюду, цепко держа свой скудный багаж. Иные спали, опустив на лицо сомбреро. У тех , которые бодрствовали, вид был унылый и обреченный.

Так-то очередь не представляла из себя ничего особенного – тем более, для глаз британца, ведь мы – народ-специалист по части очередей. Но она была такая длинная, беспорядочная, я никак не мог понять, где она кончается... Я поискал глазами стойку, надеясь на некую помощь от представителя властей – и пожалуйста, он передо мной, в отглаженной белой рубашке с коротким рукавом, со значком официального вида и карточкой-бэйджем. Детские голубые глазки, надутая физиономия. На меня, однако, он поглядел одобрительно. Отвратительно вялым движением руки поманил к себе и спросил, как долго я собираюсь пробыть в США.

«О, три месяца. Может быть, шесть»

Он слегка мне улыбнулся, я скромненько улыбнулся в ответ, и он поставил мне штемпель еще на шесть месяцев. Я, конечно, рад был, что так быстро оттуда убрался, но, должен признать, чувствовал себя в некоторой степени сволочью...

@темы: Дэвид Боуи

---

Клип с Энджи.

Это клип с Энджи Боуи)
Вот же - на настоящий-то момент от этой самой фамилии не отказалась только Энджи) Бывший супруг ее теперь исключительно мистер Джонс, дети его тоже Джонсы...
Она же так себя и именует упрямо, несмотря ни на что)).

Вещь 80-х годов , выходила синглом в 1985. Кредиты вот такие:
Bass – David Paul
Engineer, Co-producer – Paul Oriufino
Guitar, Vocals – Chico Rey
Keyboards – Phil Ashley
Producer – Chico Rey
Vocals – Angie Bowie
Written-By – Rey*
А в клипе она такую трагедь играет).

@темы: музыка

---

Из ЖЖ. А у меня это все сразу - то есть "Джером Джером"))

zrbvjd

14 Июль 2011 @ 19:10

Симптомы (не мое, но где почерпнул - не помню)

Острый психоз: Вы говорите с кошкой.
Острый галлюцинаторный психоз: Вы говорите с несуществующей кошкой.
Паранойя: Вы боитесь сболтнуть лишнего при кошке.
Шизофрения: Кошка говорит из Вас.
Неврастения: Кошка не слушает, что Вы ей говорите.
Депрессия: Кошка Вас не любит, не ценит, не уважает, и это невыносимо.

Вроде, были еще, но я не помню.

---

Концерт 26го в Кактусах!

Миранда, Полина Даэвен, я и, наверно, кое-то еще будем играть в следующую пятницу, 26го августа, в Пещере Кактусов!
Начало в 20 - 00.
Приходите!
Плата в шляпу, на нужды клуба.
Адрес - м. Воробьевы горы, Лужнецкая наб. д. 10А, здание института - завода за Олимпийским Комитетом (входим теперь через проходную, с каким-нибудь докУментом))

---

Хоан Миро

в Тейт большая выставка Хоана Миро, но это-то ну и пожалуйста, но вот это - видео, очень интересно, дом-музей Миро, его студии, дом на Майорке, работы и кое-какие рассказы родственников, музейщиков и т.д. И фотографии самого Миро.

@темы: у них в музее

---

Зеркало с Александром

Музей Метрополитен показывает у себя на сайте.
Зеркало с крышкой - портрет как раз на крышке. Потянешь за колечко - откроется сам бронзовый кружок-зеркало.
Это вообще имеется в виду Пан, потому и уши и одет, они пишут, в шкуру фавна (завязана узлом на шее, копытца мы видим)
Пишут, после смерти Александра такоевошло в обычай - божеств изображать с его лицом.

@темы: у них в музее

---

Джефф Маккормак - часть 13.

предыдущие части  (friends only): 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9   |   части 10, 11, 12

перевод:

Этот текст является фан-переводом книги Джеффа Маккормака "От станции к станции: Путешествия с Боуи", все права на которую принадлежат автору и издательству Genesis Publications. Данная публикация не несёт никакой коммерческой прибыли и сделана с целью ознакомления и просвещения. Коммерческое копирование материала запрещено.

глава 15

BACK IN THE USA – 1974



(окончание главы)

Джон Леннон и Йоко Оно были частыми гостями в доме у Дэвида на 20-й улице в 1975 году. Незадолго до того Джон и Дэвид, и с ними Карлос Аломар, написали песню “Fame”.

Прежде я видел Леннона только дважды – один раз в 1963 году, с Битлз, в Кройдоне, на концерте в Фэрфилд Холлз (Fairfield Halls), во всем блеске их первого успеха, а затем еще раз, в начале семидесятых, когда я слушал «Пластик Оно Бэнд» в Театре Лицеум в Лондоне. В первый раз мне было 16 лет, и программка с того концерта хранится у меня до сих пор. Так что это было совершенно потрясающе – спустя годы познакомиться с Джоном лично. А еще больше – знать, что он видел меня на сцене на концертах Дэвида.

Джон держался непритязательно и скромно, но от него исходил магнетизм. Он показался мне очень теплым, и при этом учтивым. На самом деле, учтивость – это качество, присущее многим истинным звездам. И у Боуи оно есть. Пол Маккартни проявил его как-то, когда они с Линдой выбирались пораньше с шоу Diamond Dogs, чтобы избежать толпы, и Пол заметил, что мы с Ги стоим за сценой. Пол поднял руки над головой, поаплодировал нам и изобразил губами «Спасибо». Класс, Пол. И Джордж Майкл такой же. В начале девяностых, когда я благодарил Джорджа за прекрасную работу – он сделал ремикс мелодии, которую я написал с Саймоном Голденбергом – “Only You”, из проекта Praise, которая вошла в «топ 5» в английских чартах – он великодушно сказал «Ну, ребята, то, что вы мне дали, было просто блестяще». Насколько милые бывают люди!

А вот Арета Франклин была не так мила. В 1975 году Дэвид вручал ей Грэмми в Театре Урис (Uris Theatre, с 1983г – Gershwin Theatre, Театр Гершвинов) в Нью Йорке. Был он trés suave, то есть совершенно пленителен, в своем отменно скроенном костюме и сказал массу хороших слов о мисс А.Франклин – которая продефилировала на сцену, выхватила Грэмми у Дэвида из трепетных рук и воскликнула «О-о-о, я так рада, что могла бы даже поцеловать Дэвида Боооооуи!»

Две вещи я отчетливо помню из того вечера. Первая. Сидел я ряду этак в четвертом-пятом, ждал, когда начнется шоу – вместе со всем залом, битком набитым важными людьми. Пока мы ждали, одна из организаторов – ухоженная деловая женщина лет под тридцать – ходила туда-сюда по сцене, явно наслаждаясь своим моментом славы. Внезапно, на полпути, на середине сцены она рухнула ничком. Не пошатнулась, не споткнулась – а просто круто, по-деловому с маху легла. Она лежала там просто целую вечность – неподвижная, так и сжимая свою горемычную папку организатора. Мы, аудитория, застыли от жалости - и потому что глазам своим не верили, и потому что просто географически были слишком далеко, чтобы как-то ей помочь. В конце концов появились другие люди с папками и унесли ее куда-то – увы, думаю, не так далеко, как бы ей хотелось...

Другое мое воспоминание. Я сижу за столом на вечеринке после шоу с певцами Дэвидом Эссексом и Энди Уильямсом (сюрреально само по себе) – и к нам подходил Боуи с прекрасной Энн Маргарет [фото слева]. Она на том шоу исполняла великолепный танцевальный номер. После того, как Боуи представил нас друг другу, я сказал ей, не задумываясь и совершенно искренне, что нахожу ее крайне сексуальной. Вы скажете, что я лгу, но клянусь - девушка покраснела.

А Пластик Оно Бэнд я видел в Лицеуме на расстоянии примерно в десять метров – я находился сбоку, на сцене. В то время я помогал конферансье того шоу – это был диджей с радио ВВС, Император Роско [фото ниже справа]. По-настоящему его звали Майк Пастернак, он был американец, и отец его был в Голливуде крупным кинопродюсером. Он приехал в Лондон через Францию, где уже успел стать крупной звездой на радио, под именем Президент Роско. Перебравшись в Англию, он повысил себя до Императора.

С Роско я познакомился через его секретаршу, француженку по имени Мартин. Роско пребывал в заблуждении, будто у меня грандиозный певческий голос, и хотел стать моим менеджером. Но пока что, дабы сохранить в целости свое бренное тело и душу до момента наступления звездности, я работал как роуди плюс шофер Дорожного Шоу Императора Роско (The Emperor Rosko Road Show), ездил с поручениями в Париж и пел задушевные рекламные тексты на его Субботнем Шоу. Майк, жутко энергичный и заводной, способен был выдавать лучшее шоу на британском радио каждую неделю, даже если возвращался с ночного представления в Лондон в четыре часа утра. Я нежился в постели, слушая его краем уха – а он устраивал мне самую публичную побудку в Британии, восклицая что-нибудь вроде «Ну-ка Джефф! Восстань и воссияй! Сегодня вечером мы в Саутгемптоне!» И я извлекал свое измученное тело из постели, быстренько умывался, спускался к нашему фургону с длинной колесной базой, форду «Транзит» - который я парковал где-нибудь на Глостер Террас, где квартировал – вытягивал из окошечка парковочный талон и направлялся к студии ВВС, на Лэнем Плейс.

Штаб-квартира Бибиси тогда была нервным центром самой мощной и влиятельной сети радиовещания в мире. Из просторного холла на первом этаже вы начинали долгое, сложное путешествие через лабиринт коридоров к студии, из которой Роско транслировал свое шоу – и никто из секьюрити вас обычно не сопровождал. Ни разу мне не удалось найти дорогу сразу. Я проходил одну студию – там какой-то тип вещал по-русски, другую – там кто-нибудь говорил по-арабски, в третьей транслировали живой джаз или классическую музыку – и наконец я добирался до Роско, заведенного на полную катушку: он махал руками и вопил: «Пожалей, бэби!» («Have mercy, baby!» под звуки Mustang Sally Уилсона Пикета (Wilson Picket).

После шоу мы собирали его драгоценные сорокапятки и альбомы – все пронумерованные и каталогизированные – и снова пускались в путь по лабиринту Бибиси, а звуковой фон нам составляли 43 человека, вопящие на 43 языках под 43 разных типа музыки, мимо секьюрити в безупречно черной униформе и фуражках с высоким верхом. «Хороших выходных!» - «И вам, сэр!» - дальше через главный вход, мимо скульптуры Эрика Гилла, изображающей, как Просперо посылает Ариэля в мир – и на улицу, где Роско давал несколько автографов, и вокруг задней стены Церкви Всех Святых – чтобы отыскать фургон с отчаянно оранжевой надписью The Emperor Rosco Road Show на борту. Мы еще немножко ждали двух милых девушек-танцовщиц – которые всегда опаздывали – и затем пускались вниз по Риджент Стрит, и время от времени верные фаны «Императора» махали нам и показывали большой палец.

Я отлично провел пару лет, работая на Роско и путешествуя по стране. В один из сезонов сезон мы играли в клубе под открытым небом на испанском острове Майорка. В другой раз Роско работал конферансье в ревю фирмы Стакс, и мне посчастливилось познакомиться с Букером Т Джонсом, Дональдом Даком Данном, Эл Джексоном и с моим особенным кумиром гитаристом Стивом Кроппером. Это был просто рай для «соул-боя»! Они все оказались не только невероятно милыми и скромными, но вдобавок настолько учтивыми, что, после того как нас один раз представили друг другу, запомнили, как меня зовут.

Композиция “Green Onions”, которую записали Booker T and The MGs, вместе с “Night Train” Джеймса Брауна считались классическими инструментальными вещами в музыке модов 1960-х. Но все же более всего впечатляет то, что Букер и компания делали с покойным – великим – Отисом Реддингом и потрясающей духовой секцией Mar-Key. Вообще я могу бубнить про то, как они были великолепны, не один день подряд, без умолку, но достаточно только сказать, что их совместная – с некоторой помощью Айзека Хейза (Isaac Hayes) – работа над версией Реддинга песни Try a Little Tenderness (прим. перев. – очень популярная песня, которую написали в 1932 г "Irving King" (James Campbell и Reginald Connelly) и Harry M. Woods, и которую в разное время исполняли, в числе многих других, Бинг Кросби, Нина Симоне, Этта Джеймс и Тина Тернер) попросту определила стиль соул.

Снимаю шляпу.

В середине марта 1975 года я приехал из Нью-Йорка в Лондон, чтобы проведать мою дорогую старушку маму в Бекенеме, в Южном Лондоне.

Мать моя была самой худшей хозяйкой на свете. Вокруг нее мог мир обрушиться, она бы и не заметила. Она предпочитала играть на своем рояльчике или писать письма многочисленным друзьям, которые у нее были по всему свету. Время от времени мы с сестрой Рози появлялись у матери, вооружались дезинфицирующими составами и резиновыми перчатками и выгребали из холодильника такие вещи, от которых затошнило бы самого Луи Пастера.

Когда я был ребенком, матери из всех моих друзей больше всего нравились Дэвид и Джордж. Джорджа Андервуда, который и сейчас остается одним из моих лучших друзей, я знаю с четырех лет. Когда мы с Джорджем перебираем по части пива, нас одолевает ностальгия и мы донимаем людей напоминаниями об этом факте. А Дэвида я узнал, будучи уже целых лет семи или восьми. Моя мать следила за карьерой Дэвида с настоящей гордостью. Неодобрение она выражала только слыша строчку из “Quicksand” - с альбома Hunky Dory – где упоминаются «лживые речи Черчилля». Мама не возражала против длинных волос, она даже платье, в которое Дэвид нарядился для обложки The Man Who Sold The World, находила вполне подходящим, но эта строчка переходила всякие границы хорошего вкуса для нее, истинной тори...

Джордж Андервуд в 1964-м, когда он вместе с Боуи играл в группе The King Bees,

и в 2002-м - с Боуи и Джоном Кембриджем (ударником, работавшим с Боуи в начале 70-х)

Проведя несколько недель в Лондоне, я вернулся в Париж чтобы воссоединиться с Лоло, и мы вместе отправились в США, где остановились у Майкла и Нэнси Липпман в Лос Анджелесе.

Я познакомился с Майклом [фото справа] в 1974 году, он тогда работал в агентстве СМА в ЛА. У них с женой было гостеприимный и дружелюбный дом-бунгало, на полпути по Норт Кингз Роуд, по направлению от Сансет Стрип. Дом охраняла овчарка по имени Марвин. Майкл и Нэнси были настоящие люди, которым выпало жить в ненастоящем мире. В течение всех тех месяцев, которые я провел в Лос Анджелесе, они оказывали на меня замечательно стабилизирующие воздействие и появляли потрясающую доброту и дружественность. В тот вечер, когда к Липпманам приехала Лоло, у них был праздник в честь их подруги Минни Риппертон. Она отмечала выход своего могучего хита “Lovin`You» - с альбома 1974 года “Perfect Angel”. Эта песня стала классикой, и по праву. Со своими простыми аранжировками и феноменальным вокалом Минни она совершенно уникальна. Увы, Минни умерла от рака груди вскоре после того, как песня стала хитом. Она была так же нежна, как ее голос, и я благодарен судьбе за возможность познакомиться и с ней и с ее любящей семьей.

Лоло пробыла пару недель и потом уехала обратно во Францию. Я завис в ЛА. Дэвид и Майкл сумели устроить мне возможность поиграть в фильме, в котором подписался работать Дэвид. Снимать его должны были в том же году, но попозже, и по большей части в Нью-Мексико. А пока нам надо было как-то убить два или три месяца.

Лос Анджелес, который я увидел в конце восьмидесятых, когда приехал туда работать над музыкой для фильма, сильно отличался от Лос Анджелеса семидесятых. Культ жизни без вредных привычек, персональные тренеры – а курильщиков теперь приравняли к прокаженным – все это было на расстоянии целой вселенной от того города, который я помнил. Обычной формой приветствия в 1975 году было сказать «салют» и сунуть тебе под нос серебряную ложку. Пузырек с белым порошком и маленькой ложечкой, прикрепленной к крышечке цепочкой, был предметом джентльменского набора. Такой непременный модный аксессуар. Кокаин был в некотором смысле «найком» семидесятых.

К счастью, я познакомился с девушкой, страдавшей аллергией на это вещество, так что употреблял его много меньше, чем мог бы. Эту девушку я встретил в тот самый вечер, когда написал песню с Игги Попом.

Игги, Дэвид и я отправились в маленькую студию где-то в Северном Голливуде. Понятия не имею, что мы там собирались делать. Там стоял большой рояль, и я принялся наигрывать несколько аккордов. Говорю «играть», но я не пианист. Я даже не прыщ на заду у пианиста – но, как и в большинстве других сфер в жизни, я могу им прикинуться. Так что я играл череду аккордов, с каким-то оттенком госпела. А следующее , что я заметил – это что Игги стоит возле меня и поет вовсю. Потом подходит Боуи, в полном восторге, и говорит, чтобы мы продолжали. Летит в операторскую, запускает пленку. Поймав, как я понимаю, то, что ему хотелось, он возвратился и сказал что-то вроде «Это великолепно!» Помня, что способен произвести не более одной идеи за раз, я подумал, что пожалуй пойду. И вот тогда я встретил ту девушку. Она сидела в холле студии, и я просто остановился возле нее и сказал «Здравствуйте».

Она была очень красива, среднего роста, с длинными, густыми темными волосами. Ее манеры были полны достоинства и чувства. Возникшее между нами взаимное влечение показалось и мгновенным, и совершенно естественным. Я спросил, почему она здесь, она ответила, что пришла повидать Игги. Я подумал, что Игги сейчас занят песней, на которую я его спровоцировал, что ему, должно быть, не до прекрасных девушек, и что мешать Игги совершенно не нужно. И вот теперь, желая помочь ему с творчеством (во второй раз за день!) – я мог сделать только одно... В общем, мы с этой девушкой ушли вместе. Как потом выяснилось, все было правильно. Песня, которая началась с меня, стала «Turn Blue» на альбоме Игги 1977 года Lust for Life.

Через пять минут после знакомства та девушка уже везла меня к дому Липпманов. У нее был белый спортивный автомобиль. Я помню – она ведет по Сансет Стрип, я гляжу на нее и думаю «Это не так уж и ужасно».

Добравшись до дома, мы сели на мою кровать и стали играть в нарды. На следующий день она собиралась в Чикаго – свой родной город – и мы решили, что если я выиграю, то она останется, если она – то уедет. Я расценил как величайший комплимент то, что она проиграла самому худшему на свете игроку в нарды.

Странные отношения были между нами. У нее в Чикаго был бойфренд, у меня была девушка во Франции, но мы очень нравились друг другу и несколько месяцев эти отношения берегли нас от беды. Хотя через некоторое время у меня на ее счет стали закрадываться подозрения. Каждый раз, когда мы ходили в ресторан, она после еды доставала из сумки эластичный бинт, надевала его на запястье и уходила в уборную. Я уже начал думать, что, будучи не в состоянии употреблять кокаин, она заменяет его героином. Потихоньку я начал высматривать следы от уколов у нее на руках и ногах. Я приглядывался к ее поведению, но не усмотрел ничего подозрительного. Кроме того, если эта девушка правда была бы джанки – как бы ей удавалось съедать целый обед, а потом еще и двойную порцию шоколадного кекса со сливочной помадкой и мороженое? Я углядел только одну странность - когда она возвращалась, глаза ее бывали несколько влажны.

В конце концов я подрядил Нэнси Липпман в помощники по разрешению этой загадки, и однажды вечером она пошла следом за девушкой в туалет. Правда оказалась еще более странной, чем все, что я воображал. Широкий эластичный бинт девушка использовала для того, чтобы собрать сзади свои длинные прекрасные волосы, так что они не мешали ей, когда она совала свои длинные прекрасные пальцы в рот, чтобы вытошнить ужин. Это-то было понятно. В смысле – вряд ли бы такой прекрасной девушке понравилось потом идти по ресторану с тем чтобы следы рвоты болтались у нее на волосах…

«Трубадур» на Бульваре Санта Моника – это было излюбленное место у музыкальных фирм, чтобы предлагать вниманию публики новые коллективы. Лео Сэйер играл там свой первый концерт, и Эверидж Уайт Бэнд (The Average White Band, AWB) тоже.

Я имел удовольствие общаться с AWB, когда мы все жили в легендарной гостинице Sunset Marquee в 1974, и потом в 1975 в Albuquerque Hilton. К сожалению, барабанщик Робби Макинтош погиб при дурацком несчастном случае, связанном с наркотиками, в Голливуде, как раз когда группа шла на подъем в Америке. Их дебютный альбом, названный по имени группы – альбом продюсировал Ариф Марадин, и в него входил мощный хит Pick Up the Pieces» - звучал настолько по-настоящему, что я никак не мог убедить ударника Боуи, Денниса Дэвиса, что эти парни белые.

Как-то вечером я сидел в «Трубадуре» за столиком прямо перед сценой. Я был с Дэвидом и певицей Клодией Леннар (Claudia Lennear). Мы пришли туда посмотреть старого певца соул Бобби «Блю» Бланда. (Bobby “Blue” Bland). Ближе к концу программы, когда Бобби, уже на полном взводе , весь распаленный и сексуальный, вел медленную вещь, в зале появился известный тип по имени Фредди. (От перев. – видимо, Фредди Сесслер)

Фредди был средних лет и на вид вполне цивильный, но это был великий кокаиновый делец. Его специализацией было знакомиться со всеми крупными рок-группами и подсаживать их на свой товар, качество которого было гарантировано. Никогда он не нуждался в такой прозаической вещи как пропуск за кулисы – пакетики с кайфом помещали его в начало любого списка. И, однако, только небесам известно, что именно Фредди вручил мне под столом в тот вечер. Когда я опустил в пузырек серебряную ложку, тонкое облачко кристаллов легче воздуха поднялось передо мной, мерцая в цветных лучах прожекторов как миниатюрная, комнатная версия Северного сияния.

Отведав по щедрой порции товара Фредди, мы все оказались совершенно на одной скорости с мистером Бландом [Bobby 'Blue' Bland - фото слева]. На самом деле, порошок Фредди был так хорош, что мы оказались даже на шаг впереди Бобби. Совершенно спонтанно мне в голову пришла мелодия для бэк-вокала, и я спел ее на ухо Дэвиду. Дэвид, не будучи излишне стеснительным мальчиком, немедленно подстроился с красивой гармонией. И когда Клодия вступила верхним голосом, мы зазвучали как маленький ансамбль ангелов. А затем один человек из группы Бобби, по побуждению самого великого музыканта, наклонил прямо к нам микрофон на длинной стойке. И мы полетели в небеса детей соула, влекомые добрыми руками живой соуловской легенды. Лучше быть не может...

Дэвид со временем дошел до того, что снял себе жилье в Лос Анджелесе на Доэни Драйв. Я по большей части жил с четой Липпманов. Нэнси давала мне попользоваться свой ярко-желтый фольксваген-жук с поднимающимся верхом. Нэнси работала учительницей в местной школе, и я возил ее туда по утрам и забирал потом вечером. Мне нравилась ее маленькая машинка – раскатывать под солнцем ЛА с поднятым верхом было просто волшебно.

637 North Doheny Drive

А когда я не жил у Липпманов, я останавливался у моей чикагской девушки, которая иногда давала мне свою спортивную машину. Машина в ЛА – самая необходимая вещь. Ходить пешком в ЛА – это все равно что ходить нагишом а Лондоне или в Париже. Сочтут эксцентричным, самое меньшее.

Время от времени я ходил поразвлечься к Боуи, в его съемное бунгало. Как-то ночью мы сидели на полу в длинной, продолговатой комнате, вокруг Дэвида громоздилась куча всяких его необходимых вещей – книжки, бумаги, фотографии, скетчи и все подряд – и мы слушали радио. Ведущий то и дело говорил нам, что сегодня день рождения Вильяма Шекспира, так что я делаю вывод, это должно было быть 23 апреля, и в Англии – День Святого Георгия. Ведущего, кажется, звали «Тень», и вот, отмечая день рождения великого барда, мы слушали английские комедийные записи – отрывки из Монти Пайтон, «The Goon Show» и разный менее известный материал (в любом случае – малоизвестный для местного лос-анджелесского населения).

Где-то уже среди ночи, когда оба мы были уже хорошо на взводе, Дэвид предложил протестировать меня на предмет экстрасенсорной чувствительности. То есть я должен был поработать медиумом. Он попросил меня мысленно нащупать какой-нибудь предмет, который находился бы в комнате - но о котором бы мы не знали. А затем написать о нем. Я сконцентрировался изо всех сил, какие еще оставались у добросовестно удолбанного человека, и написал четыре слова: «пирамида», «окна», «дети», «дерево». Потом мы перетряхнули всю комнату в поисках чего-нибудь хоть немножко соотносимого с моими прозрениями.

Искали мы довольно долго – на столах, на книжных полках и по ящикам. Ничего не находилось. Передача «The Shadow» («Тень» напоминала нам, что сегодня день рождения Шекспира, транслировала британские комические скетчи и подборку хорошей современной музыки. Мы готовы были уже сдаться, когда Дэвид , без особой надежды, выдвинул один ящик, где мы уже смотрели и ничего не нашли. Но на этот раз обнаружилось, что нечто застряло в задней стенке. Дэвид вытащил это нечто и застыл, раскрыв рот и вытаращив глаза – просто забыл, как моргают. «Черт», - сказал он потом и протянул находку мне. Это была рождественская открытка, где-то восемь на восемь, в дюймах. На открытке изображалась рождественская елка в форме пирамиды. Елку украшали окошечки, которые открывались, и тогда вы видели счастливые, смеющиеся детские личики.

Мы провели еще пару-тройку экспериментов, но абсолютно без успеха. Тогда мы сделали вывод: это на языке духов значило «уйти от них, смеясь» (прим. перев. – так назывался фильм 1928 г., Leave`em Laughing)

А тем временем диджей по радио все повторял нам про день рождения Билла Шекспира. И вот мы решили – раз уж мы англичане – что надо поехать навестить эту «Тень» и подарить какой-нибудь подарок.

К тому времени уже рассвело, но было еще очень рано – часов пять утра. Так что, раз все магазины закрыты, мы решили сделать ему что-нибудь своими руками. Мы взяли с полки какую-то книжку, сделали для нее обертку и написали на ней «Полное собрание сочинений Шекспира». Потом выяснили, где находится радиостанция, забрались в Дэвидов мерс и поехали.

На дорогах в такую рань не было ни души, одни мексиканские садовники, так что мы прибыли мигом. И как раз когда мы вылезали, «Тень», в первый раз за ночь, поставил песню Боуи.

Когда мы пришли на ресепшен, по лесенке слева от конторки спускался какой-то тип. Он взглянул на Дэвида, откровенно не поверил глазам, взглянул еще раз, развернулся на 180 градусов и припустил вверх по лестнице обратно, и выглядел при этом как гибрид Граучо Макса и Бэзила Фолти.(Groucho Max & Basil Fawlty). Нет-нет, он быстро справился с собой и вот уже вел нас к «Тени».

Мы вошли на студию, когда на проигрывателе еще крутились «Young Americans». «Я не могу в это поверить» - сказал диджей «Тени». Мы вручили ему книгу, сделав дарственную надпись от нас обоих, чему он чрезвычайно обрадовался. Потом немножко поболтали и ушли. Когда мы ехали через Сансет-Стрип по направлению к Доэни Драйв, «Тень» снова вышла в эфир.

«Вы не поверите», - сказал ведущий, - Только что ко мне на студию вошел Дэвид Боуи со своим другом Джеффом, и они подарили мне книгу Вильяма Шекспира, которая на самом деле вовсе не книга Вильяма Шекспира… на самом деле это книга по квантовой механике…Только на обложке сказано, что это Вильям Шекспир…но он на самом деле был прямо здесь, у меня в студии, и я говорил с ним и с его другом Джеффом…и они всего пять минут как ушли…и…»

Мы слушали, как он запинается, и понимали, что ему и правда никто не поверит. Ну в самом деле, как это может быть, чтоб человек, который в глухой ночи так бурно праздновал день рождения Шекспира, смог прямо-таки колдовством призвать к себе Дэвида Боуи во плоти, в шесть часов утра, посредством включения в эфир одной из его песен?



“Тускнеет ли солнце оттого, что мошки летят на его свет? Орел не мешает петь мелким пташкам и не заботится их песнями, зная, что по малейшей прихоти одной лишь тенью своих крыл может пресечь их щебетанье.

Вильям Шекспир. Тит Андроник.

@темы: Дэвид Боуи, книги

---

Энджи!

Вот не думала увидеть когда-нибудь, как Энджи читает стихи.
Мне понравилось, на самом деле.
И это немного Зигги)
Но лично для меня Зигги вообще в близком родстве с этой самой Энджи, увы).

Она не просто так даже читает, а под бас-гитару Мика Карна.

---

СуперХэви, третья серия.

Вот и еще одну вещь эта компания показывает. Этак весь альбом и послушаем)). Но я его, наверно, закажу все-таки...
Песня мне понравилась, хоть Мик там и не поет. И хоть она и сильно индийская...
www.reverbnation.com/play_now/song_9809734

@темы: музыка

---

Оказывается, были такие майки!)