41. 24 апреля 2009 г.
Ив, мой Ив, я тебе не писал с тех пор, как вернулся в Париж. Я возвращаюсь в Марракеш на свадьбу внучки Мареллы. Всю неделю проведу там. Начал завозить мебель на улицу Бонапарт. Множество вещей прибывает с улицы Бабилон, в том числе «канапе Шанель», которое ты заказал для малого салона, птица сенуфо, торшеры и мраморные колонны из столовой, медальон Людовика XIV, который был у меня на острове Сен-Луи. Я купил коромандельскую бежевую ширму, XVII век, с козочкой и ланью, отдыхающими среди сосновых деревьев. Жак Гранж дал мне ценные советы. Благодаря ему удалось разместить тот стеклянный столик, который прибыл из дома Шанель. И единственная картина – Кирико, первый холст, который мы приобрели и который я не выставил на аукцион из-за сложностей с комитетом Кирико.
Удалось, помимо пяти пар замшевых занавесей для библиотеки, сделать еще две для салона. Мне очень понравилось, и я уверен, ты был бы доволен. Я хотел создать атмосферу в дух Жерара Милля, и мне это, думаю, удалось, в том числе благодаря Жаку. www.vervex.info/an-introduction-to-gerard-mille...

Ты даже представить себе не можешь, насколько это успокаивает – жить в окружении вещей, которые принадлежали нам двоим, которые я знаю столько лет, которые мне говорят о тебе. Две пирамиды из горного хрусталя, находившиеся тоже на острове Сен-Луи и которые когда-то принадлежали Мисе Серт – и они теперь здесь. Помнишь, как они тебе нравились?
Приводя в порядок бумаги, я перечитал письмо, которое ты мне написал в день открытия своей выставки «Невероятные путешествия». Дочитывал я его в слезах. Это признание в любви, ты иногда их делал. Ты подписался «Ив, твой всегда и навсегда». Это был 2006 год, за два года до твоей смерти. Такие вещи невозможно произносить, это на грани мелодрамы, однако ведь с самого первого дня мы знали, ты и я, что это навсегда. Это и звучит в твоем письме. В песне Жака Бреля «Старые любовники», которую включили в церкви Св.Рока к день твоих похорон, говорится именно об этом. Именно поэтому я ее выбрал. Да, мы пережили бури и кораблекрушения, но мы ни разу не усомнились в этом навсегда. Однажды, ты это знаешь, я едва не ушел от тебя к Мэдисону. Я не ушел из-за этого навсегда. Из-за этого навсегда я принял твой последний вздох и закрыл тебе глаза. Навсегда, которому я был верен, пусть иногда за это дорого приходилось платить. После тебя, Мэдисон остается самой важной историей в моей жизни. Он появился в тот момент, когда с тобой все было плохо, когда все было плохо со мной, когда тебя поработили алкоголь и наркотики, чтобы больше никогда не выпустить. Ничто не помогло, ни курсы дезинтоксикации, ни врачи, ни психиатры, ни психоаналитики, ни я. Это было время, когда я не знал, что еще придумать, когда частью нашей повседневной жизни стала ложь, потому что надо было делать вид, скрывать, ничего не показывать. Время, когда никто не знал, сможешь ли ты сделать следующую коллекцию, время, когда мы шли по краю пропасти, а со всех сторон подстерегали сплетники и журналисты. Но не дремала твоя судьба, которая до самого конца уберегала тебя от самого худшего. Именно в это время появился Мэдисон. Я, вероятно, обязан ему тем, что смог пережить эту бурю. Он принес мне то, чего я ждал: свою молодость, свою культуру, свою отвагу, свою цельность, свою любовь. Ты его полюбил, потом перестал выносить, потом полюбил снова. Восхищение и нежность, которые он питал к тебе, говорили за него и свидетельствовали о его человеческих качествах. Сейчас с тех пор прошли уже годы. Когда он появился снова, тебе уже было нечего бояться, и ты понял, что я нашел в нем то, чего никто на свете мне не мог бы дать: уникальные отношения, свободные от демонов ревности, основанные на уверенности. Спасибо тебе, что ты это понял. Время войны миновало, пришло время мира.
42. 25 апреля 2009 г.
Очень красивая свадьба у внучки Мареллы. Вчера – ужин в риаде, внутреннем садике у мечети Муассин, сегодня завтрак, после мессы в церкви Марракеша, в изысканном саду, который создал Мэдисон. Тебе бы очень понравилось. Более сотни гостей разместились у столов, накрытых на траве под фруктовыми деревьями. Ветки абрикосов уже тяжелы от плодов, миндаль весь в цвету, это магическое место, одно из самых красивых, какие я видел. Ни абрикосы, ни миндаль еще не созрели, но этого уже недолго ждать, ты же знаешь, как рано здесь наступает весна. Как всякий раз, я ходил собраться с мыслями возле твоего памятника. Я был один, и у меня теснило сердце, когда я думал о годовщине, которая наступит 1 июня. Ты родился первого августа. Ты должен был умереть первого числа другого месяца. Сегодня утром я очень рано проснулся, из-за птиц, которые шумно встречали утреннюю зарю. Я подумал о Дар-эль-Ханше, где, помнишь, петухи перекликались среди ночи, мелия роняла свои синие цветы, а звук фонтана сопровождал нас и во сне… Как раз тогда мы открыли для себя сад Мажореля, не зная, что однажды он станет нашим, хотя уже приходили туда каждый день. Там никого не бывало, сад был загадочным, потайным, заброшенным. По вечерам, как часто бывает в Марракеше, поднимался ветер, он посвистывал в пальмах, перебирал листья бугенвиллей. Именно тогда мы привязались к этому саду. Позже, когда строительные компании захотели его разрушить, мы сделали все, чтобы им помешать – и купили его. Теперь каждый год туда приходит более 600 000 посетителей, я думаю, мы можем гордиться.
43. 28 апреля 2009 г.
«Что сталось с моими друзьями, думаю, их унес ветер». Рютбеф, помнишь? Сколько раз ты жаловался на одиночество? Но это не ветер их унес, твоих друзей, это ты сам. Ведь это ты отказывался их видеть. «Я их все-таки люблю, - говорил ты мне, – просто не могу». Те, о которых я говорю, читая эти строки, поймут, хотя, по большей части, они и не нуждаются в моих свидетельствах. Отвечая на опросник Пруста, ты, когда тебя спрашивали, «что для вас худшее из несчастий», говорил «одиночество». Знал ли ты тогда, что одиночество будет сопровождать тебя с безупречной верностью до конца дней? Что пространство вокруг тебя будет становиться все теснее, воздух – все более разреженным, ночь будет наступать все раньше? Как в «Генрихе IV» Пиранделло, мы все, которые тебя окружали, знали наизусть свой текст и декламировали его, с единственной надеждой - на какое-то время вырвать тебя из когтей душевных мук. Когда занавес опускался, все были уже без сил, измученные, как будто вытаскивали на берег утопающего пловца. Ты каждый день шел ко дну. И уже не так много людей было рядом, чтобы прийти на помощь. Твой дом моды был последним спасательным кругом, но потеряв и его, ты уже не знал, за кого или за что схватиться. Ты можешь представить себе, как страдал я, бессильный, когда ты отбивался от ветряных мельниц? Тебе посчастливилось встретить Филиппа, который был с тобой рядом, он стал оберегать тебя в свой черед. Так что ты не был одинок, по крайней мере, в действительности, и я успокоился, тем более, я знал, если что-то хоть немного пойдет не так, ты позовешь меня. Таков был наш кодекс, наш пакт. Ты каждый раз так и делал и каждый раз я спешил к тебе. «Именно ты закроешь мне глаза», много раз говорил ты мне. Тебе нравились формулы. Я закрыл тебе глаза. Я не знал, что это будет так трудно – они не хотели оставаться закрытыми. Санитар положил тебе по компрессу на каждый. Было 23 часа 12 минут.