Попалась любопытная публикация - рассказ одного из русских офицеров, общавшихся с Александр-Фомичом на Кавказе.
(Вообще кладезь эта "Восточная литература" !)
Вот фрагментик:
.......Грозно высится «Орлиное гнездо». Лихой, отважный полк издавна грозит оттуда храбрейшим племенам Кавказа: лезгинам, чеченцам, ауховцам, назрановцам, карабулакам, которые под властью своего грозного «имама» ведут многолетнюю борьбу с нами и отличают «наш» полк, называя его «шайтан-солдат» и считая непобедимым. [595]
Облекшись в полное чеченское одеяние, я, командир «охотничьей» команды полка, вышел из своей уютной квартиры.
На площади, среди слободки стоял большой, дорожный тарантас, прибывший с «оказией». В нем на мягких подушках помещалась «вальяжная» фигура, которая сразу показалась мне знакома. Лицо какого-то светло-пепельного цвета, курчавые короткие волосы такого же оттенка; одежда — ополченский кафтан с двумя звездами по обеим сторонам груди... Рядом с «фигурой» виднелся юноша, плохо болтавший по-французски, с еврейским типом лица. Заинтересованный странною личностью, осанисто развалившеюся на подушках, я подошел и спросил у юноши еврейского типа по-русски, кто это приехал. На это на ломаном русском языке я получил ответ, что это путешествует «французский» генерал (?) Дюма; что он очень огорчен тем, что в Хасаф-Юрте, штаб-квартире знаменитого Кабардинского полка, у него пропала любимая собака, за находку которой он сулил щедрую награду.
— Это собаку кличут Дюмой, — добавил слезший с козел курьер: — а сами они «генерал».
Я сразу сообразил, это «генерал» не кто иной, как знаменитый французский писатель Александр Дюма, и понял, почему «фигура» показалась мне знакомой: портреты автора «Трех Мушкетеров» были в то время распространены везде.
Я обратился к «его превосходительству» с предложением «солдатского» гостеприимства. По-французски я говорил правильно и изящно.
читать дальшеДюма выказался сразу истым французом, признающим, главным образом, «образованными» людьми тех, кто свободно владел французским языком, и отвечал мне несколько витиевато, что он, Александр Дюма, enchante d'avoir affaireс a un homme distingue, qu'il accepte avec bonheur la bonne chance d'avoir recours a ma hospitalite... Qu'il ma pris d'abord, vu le costume, pour un indigene et c'est pour ca, qu'il n'a pas risque de m'adresser la parole... etc. etc. (Что он восхищен тем, что имеет дело с образованным человеком, что он с восторгом принимает мое гостеприимство, что сперва по костюму он принял меня за туземца и поэтому не решился обратиться ко мне сам... и т.п.)
Я назвал себя и прибавил, что я офицер знаменитого боевого Нижегородского полка, в гнезде которого и приветствую la celebre ecrivain M-r Alexandre Dumas... «Votre arrivee, monsieur, — продолжал я: — sera fetee par tout notre regiment...» (Ваше прибытие будет отпраздновано всем полком...)
Дюма выслушал, не скрывая удовольствия, мое приветствие и [596] в свою очередь выразил свою радость, что увидит прославленный (illustre) полк, и удивление «qu'il est connu ici!» (Что он известен у нас...)
Я ему объяснил, que toute la jeunesse russe lit avidement ses admirables romans a mesure qu'ils paraissent et que je suis le premier pour lui certifier, que je les ai devore tous sans exception... (Вся русская молодежь зачитывается вашими романами, как только они появляются, и я первый уверяю вас, что я поглотил их все.) На это Дюма любезно ответил, qu'il est tres flatte (Что он крайне польщен.), и с сияющим лицом вылез из тарантаса и последовал за мной в мою квартиру, где вскоре и сделался полновластным хозяином.
III.
Наши офицерские квартиры обыкновенно состояли из трех комнат: одной окнами на улицу, другой — спальной и небольшой туалетной: в ней у меня стоял шкаф с душем. В спальне на азиатском ковре, прибитом к стене, было развешено всевозможное оружие.
Нежданному гостю я предложил свою спальню. Сам я спал под открытым небом на плоской (по азиатскому обычаю) крыше моего домика, осененной ветвями деревьев.
На этой же крыше происходили и наши лихие офицерские пирушки.
После незатейливой закуски на скорую руку я предложил Дюма заняться туалетом и освежиться.
Между тем по нашей слободке быстро разнесся слух о прибытии ко мне знаменитого, нежданного гостя. Вся «наша» молодежь тотчас собралась ко мне и устроила Дюма, когда он вышел, свежий и веселый, сочувственную овацию. Я же тотчас дал знать командиру полка, кн. А. М. Дондукову-Корсакову, о прибытии знаменитого писателя. Немедленно последовало от князя приглашение на обед, и прибыл экипаж. Поболтав с нами некоторое время, Дюма, довольный, сел в коляску, мы же, молодежь, сопутствовали ему верхами до квартиры князя. Встреча была радушная, чисто-русская.
За обедом знаменитый писатель обворожил всех своим прелестным, остроумным разговором. Это был, как говорят французы, «intarrisable, admirable conteur». Трудно мне теперь, через 45 лет, припомнить все, что говорилось. Александр Дюма восторгался всем, что видел во время своего путешествия в Россию, и выражал свои симпатии к «мощному», как он высказывал, русскому народу; расспрашивал о местных легендах, [597] о характере туземцев; восхищался приемом, который был ему оказан везде в образованном русском обществе.
Проезжая по линии, он мог любоваться только далекими уступами гор; здесь же, в Чир-Юрте, он впервые приблизился к ним и видел вблизи грозное таинственное ущелье.
Не могу забыть его полудетский восторг, когда он узнал, что далее, на пути в Темир-Хан-Шуру, он проедет совсем близко от этого ущелья, что «оказия» пойдет неприятельской землей, под усиленным конвоем, и что, — лучше всего, — возможно, что будет и «перестрелка»...
Беседуя с нами «по-товарищески», Дюма восхищался, что разговор шел на его родном языке, что называется — «tambour battant», и что почти все принимали в нем участие.
После обеда, за которым было провозглашено немало тостов за процветание Франции, за здравие знаменитого гостя, загремел оркестр, и мы вышли на выступ над Сулаком, с которого когда-то лихой командир Крюковской (Убит в звании атамана терского линейного войска.) грозил разъезжающим на том берегу чеченцам. И теперь, вдали, на вершинах передовых холмов, неподвижно стояло несколько вражьих пикетов. Дюма мог отчетливо видеть их в трубу и следить за ними.
Кофе и коньяк, от которого Дюма не отказывался, закончили радушный прием князя, и Дюма тем же порядком, в сопровождении нашей кавалькады, вернулся ко мне и лег отдохнуть.А целиком - вот тут:
www.vostlit.info/Texts/Dokumenty/Kavkaz/XIX/184...