Unus non sufficit orbis (Одного мира мало)
Дэвид и я обменялись взглядами, в которых читалось
не «У кого визы - у тебя или у меня?» - но «Дерьмо! У нас же нет виз!»
не «У кого визы - у тебя или у меня?» - но «Дерьмо! У нас же нет виз!»
Два дня в паршивой гостинице «Интурист» - и мы, с Белорусского вокзала, уехали из Москвы. Еще за два дня поезд должен был нас довезти - через оставшуюся часть Матушки России, Белоруссию [прим. перев. - опечатка или версия автора - Belorusskaya], Польшу, Германию (Восточную и Западную), Бельгию и Францию - до Парижа.
Купе было чистое, пусть немного и меньше по размеру, чем в Транссибирском Экспрессе. Но все равно, опять во власти всех ограничений, с которыми сталкиваешься в поезде - это было как вернуться в тюрьму, отгуляв уикэнд на воле, за хорошее поведение... И все же - мир, как мы его знали, был теперь всего за два дня от нас, и на этот раз в вагоне-ресторане была настоящая пища.
На этом этапе проводник у нас был мужского пола, средних лет, неряшливый и с гнилыми зубами. Мы предполагали, что он русский, но наверняка так и не узнали, потому что он ни разу не издал звуков, которые напоминали бы человеческий язык. Он просто притаскивался к нам, шаркая и не очень прочно держась на ногах, буркал что-то, с таким лицом, что было непонятно - то ли у него сводит челюсти, то ли это он строит рожи - а потом утаскивался прочь. Сведенные челюсти мы решили считать за хороший знак и по большей части не обращали на него внимания.
Пока что русский пейзаж за окном предлагал нам один-единственный цвет - тускло-серый, с редкими вкраплениями красных флагов. Как по иронии, единственные признаки жизни, в смысле ярких красок, являли собой кладбища. Каждую могилу окружала невысокая загородка из штакетника, и каждый столбик был выкрашен в свой цвет: синий, желтый или красный. От них исходило ощущение какой-то независимости. И в таком своеобразном, макабрическим смысле, кладбище обычно было самым красивым местом в городе.
Как только поезд въехал в пределы Польши, картина переменилась, и мы разом осознали, чего нам так не хватало. Рекламы. За окном по-прежнему мелькали фермы, вспаханные поля и телеги с лошадьми, но то и дело ты видел рекламу - плакаты со словами «Кока-кола». Никогда не думал, что испытаю счастье от этого зрелища. Но оно означало, что мы едем домой!
За несколько часов до того, как мы должны были прибыть в Берлин, что-то странное произошло с нашим чудовищным проводником. Вместо того, чтобы шаркать, он теперь качаясь бродил по вагону, и все его поведение в общем стало малоприятным. То и дело он отодвигал дверь нашего купе и выкрикивал нечто вроде «Поз ол Джон!» [прим.перев.: “Pose all John” - на что это может быть похоже - неужели "Пошел вон!"?] В какой-то момент он сделался злобен и предпринял попытку физически выволочь нас из купе. Мы от него заперлись.
Увы, это не убедило его отказаться от своей затеи. Более того, он даже удвоил усилия. Он пришел в полное безумие и принялся биться в нашу дверь всем телом, и все время кричал: «Поз ол Джон!»
Произойди такое при свете дня, и то было бы достаточно тревожно, но мы-то вдобавок ползли через Восточный Берлин со скоростью четырех миль в час глухой ночью. За дверью у нас был псих, за окном - не самая гостеприимная на свете Восточная Германия, находящаяся под контролем Советов. А в промежутке были только мы - я и упадочная западная рок-звезда с ярко-оранжевыми волосами. Монстр-проводник все не сдавался, и поскольку дверь купе уже пошла трещинами, нам пришлось налечь на нее всем своим весом, в последней попытке не впустить внутрь маньяка. Потом, совершенно внезапно, все прекратилось. Дверь больше не прогибалась, не было криков, рычаний, все стихло.
Поезд остановился. Выглянув в окно, мы сообразили, что находимся на последнем контрольно-пропускном пункте коммунистической Европы, в запертом купе, где по полу кругом валяются щепки. Я взглянул на Дэвида, ожидая увидеть его белым и дрожащим. Я ошибся. Он дрожал, но по цвету был скорее тускло-зеленым, чем белым. Судя по его реакции, я тоже.
Будь это в Лондоне или в Нью-Йорке, мы бы знали, что делать. Мы бы, подозреваю, даже сочли все это забавным. Но сейчас мы были на земле монстра-проводника, и мы это знали. Это была маньяческая вотчина. И какой он ни будь пьяный или безумный, командовал здесь он, и Полиция Восточного Берлина, или секретная служба, или кого он там мог вызвать, все послушают его, а не нас.
читать дальше
Как только поезд въехал в пределы Польши, картина переменилась, и мы разом осознали, чего нам так не хватало. Рекламы. За окном по-прежнему мелькали фермы, вспаханные поля и телеги с лошадьми, но то и дело ты видел рекламу - плакаты со словами «Кока-кола». Никогда не думал, что испытаю счастье от этого зрелища. Но оно означало, что мы едем домой!
За несколько часов до того, как мы должны были прибыть в Берлин, что-то странное произошло с нашим чудовищным проводником. Вместо того, чтобы шаркать, он теперь качаясь бродил по вагону, и все его поведение в общем стало малоприятным. То и дело он отодвигал дверь нашего купе и выкрикивал нечто вроде «Поз ол Джон!» [прим.перев.: “Pose all John” - на что это может быть похоже - неужели "Пошел вон!"?] В какой-то момент он сделался злобен и предпринял попытку физически выволочь нас из купе. Мы от него заперлись.
Увы, это не убедило его отказаться от своей затеи. Более того, он даже удвоил усилия. Он пришел в полное безумие и принялся биться в нашу дверь всем телом, и все время кричал: «Поз ол Джон!»
Произойди такое при свете дня, и то было бы достаточно тревожно, но мы-то вдобавок ползли через Восточный Берлин со скоростью четырех миль в час глухой ночью. За дверью у нас был псих, за окном - не самая гостеприимная на свете Восточная Германия, находящаяся под контролем Советов. А в промежутке были только мы - я и упадочная западная рок-звезда с ярко-оранжевыми волосами. Монстр-проводник все не сдавался, и поскольку дверь купе уже пошла трещинами, нам пришлось налечь на нее всем своим весом, в последней попытке не впустить внутрь маньяка. Потом, совершенно внезапно, все прекратилось. Дверь больше не прогибалась, не было криков, рычаний, все стихло.
Поезд остановился. Выглянув в окно, мы сообразили, что находимся на последнем контрольно-пропускном пункте коммунистической Европы, в запертом купе, где по полу кругом валяются щепки. Я взглянул на Дэвида, ожидая увидеть его белым и дрожащим. Я ошибся. Он дрожал, но по цвету был скорее тускло-зеленым, чем белым. Судя по его реакции, я тоже.
Будь это в Лондоне или в Нью-Йорке, мы бы знали, что делать. Мы бы, подозреваю, даже сочли все это забавным. Но сейчас мы были на земле монстра-проводника, и мы это знали. Это была маньяческая вотчина. И какой он ни будь пьяный или безумный, командовал здесь он, и Полиция Восточного Берлина, или секретная служба, или кого он там мог вызвать, все послушают его, а не нас.
читать дальше
