Орфей, Остоженка, музей.

Были на выставке фото Кокто!
Люсьен Клерг - и правда очень хороший фотограф... Этого я не знала, теперь знаю.
Жан Кокто - неописуемая краса... Это я знала, конечно)

(портрет портретиста


Кокто на съемках "Завещания Орфея".



Кокто и его друзья))



А еще Люсьен Клерг делал, например, вот такие фото:


(это не с выставки, это в сети нашла)

@темы: фото, Франция

---

Тест) от Marsy Man)

Результат теста на определение моего типа привязанности:

Поздравляю! У Вас – тревожно-противоречивый тип привязанности. Вы очень нуждаетесь в близости: Вам кажется, что люди не хотят сближаться с Вами так, как того хотелось бы Вам. Вы часто беспокоитесь о том, действительно ли Ваш партнер любит Вас и хочет ли оставаться с Вами. Вы хотите полностью слиться с другим человеком, и это желание порой отпугивает людей. У Вас преобладают общечеловеческие ценности. Такие люди считают, как правило, что самое важное в жизни - делать только то, что интересно и что приносит внутреннее удовлетворение Идеалистичность во взглядах, приверженность к соблюдению этических норм в поведении и детальности. Интегральная оценка: Вы «против» себя Самоуважение: Вы слабо верите в свои силы, способности, энергию, самостоятельность, оценку своих возможностей, Вы слабо можете контролировать собственную жизнь и быть самопоследовательным, с трудом понимаете самого себя. Аутосимпатия: Вы видите в себе по преимуществу недостатки, у Вас низкая самооценка, готовность к самообвинению. Свидетельствуют о таких эмоциональных реакциях на себя, как раздражение, презрение, издевка, вынесение самоприговоров («и поделом тебе»). Ожидаемое отношение от других: Вы скорее ожидаете позитивного отношения к себе от окружающих. Самоуверенность: Вы не уверенны в себе. Ожидаемое отношение других: Вы скорее нравитесь другим людям. Самопринятие: Вы скорее не принимаете себя таким, какой Вы есть. Саморуководство: У Вас хорошо получается руководить собой и своими действиями. Самообвинение: Вы склонны обвинять себя во всех неудачах. Самоинтерес: Вы близки самому себе, Вам интересны собственные мысли и чувства, Вы общаетесь с собой «на равных», Вы уверены в своей интересности для других. Понимание собственных потребностей: Вы с трудом понимаете свои желания и потребности.

Пройти тест

---

Концерт 3 апреля в "Гарцующем Дредноуте"

29.03.2011 в 11:34

Пишет  Миранда Элга:

27.03.2011 в 22:13

Пишет  Палпатин:

Информационное. Теперь с афишей!
3 апреля в 16.00 в клубе "Гарцующий Дредноут" будет юмористический концерт. Те, кто был на нашем прошлом концерте в фолк-клубе, должны помнить сие феерическое действие. ) В этом году мы продолжаем эту славную юмористическую традицию.

Появились билеты в предпродаже!!

Встреча вконтакте.

Страница концерта на сайте.

---

Это перечница!

Перечница из Британского музея.

5-й век, Римская Британия.

Замечательная перечница!

(дырочки сверху, само собой))

(по клику - крупнее))

@темы: Европа, Англия, у них в музее

---

Rolling Stones - on Boogie 4 Stu)

2011)
кавер Watching the river flow
Афффф, ну если люди могут так играть и петь (I love MICK!!! WTF...)))))) - ну что ж они дьяволы альбом-то свой не делают?!....Это же здорово...


W-T-R-F by Nold

UPD ссылка пока (или уже(() не работает

@темы: Роллинг Стоунз, музыка

---

Лулу)

Я лично до Маккормака слыхом не слыхала про Лулу) но по ходу перевода, само собой, я про разное просвещаюсь - и в этом половина удовольствия))

... и вот было попробовала послушать у нее одно, другое - не идет... а потом мне показали вот такое!

Ого, вот это Лулу!!!

@темы: музыка

---

Маккормак, часть 9.

глава 12

ПАРИЖ & РИМ

Спустя примерно неделю после того, как Боуи в качестве Зигги откланялся со сцены, мы отбыли во Францию записывать PinUps. Студия находилась в Понтуазе, недалеко от Парижа. Место мы выбрали довольно забавное - бывшую сельскую усадьбу под названием Шато д`Эрувиль, где имелась своеобразно устроенная студия, спальни и еще одно помещение - там была столовая и комната отдыха с теннисным столом.

Атмосфера создавалась самая расслабленная. Такой же, к несчастью, оказалась и кухня… Но для быстрой работы место было хорошее.

Все вещи в альбоме представляли собой кавер-версии песен 60-х годов, и поэтому обычные проблемы с написанием оригинального материала уступили место проблемам с сочинением хитроумных аранжировок. И работа над вещами, благодаря этому, превратилась в настоящее удовольствие.

7 июля 73-го Боуи на вокзале Виктория, Лондон, прощается с Энджи,



уезжая во Францию записывать PinUps (она приедет к нему позже)











Мик Ронсон и оркестр записывают "See Emily Play" в Шато д`Эрувиль

Не то чтобы лично у меня, как бэк-вокалиста, было чересчур много работы - обстоятельство, которое оказалось очень к месту, потому что именно находясь здесь я встретил и полюбил прекрасную француженку по имени Лоранс - для друзей Лоло.

Лоло была примерно в 5 футов 9 дюймов ростом (ок. 1м 72см), с высокими скулами, карими глазами, гибкая, с легким загаром и волосами медного цвета. Чтобы повидаться с ней, я при малейшей возможности линял в Париж. Мы познакомились в Шато, когда они с подругой приехали в гости к Эйснли Данбару. (Реплика в сторону: к тому моменту мы с Дэвидом, в традициях нашего школьного юмора, принялись называть его Эймлес Драмбит [«Бестолковый барабан»] Это, разумеется, самое что ни на есть неподходящее определение, поскольку Эйнсли - просто блестящий ударник.)



При первой встрече мне вовсе не показалось, что Лоло так уж взволновалась по моему поводу. И вот через день или через два я был в Париже, в ночном клубе, с потрясающей красавицей-моделью. Дела у нас шли как нельзя лучше, и она уже согласилась поехать в Шато и провести со мной ночь. И как раз в этот момент в клуб вошла подруга Лоло, отвела меня в сторону и сказала: «Почему ты не позвонил Лоло? Она ждала.» О, это прозвучало как музыка! Как Отис Реддинг, когда он поет «These Arms of Mine». Я ускользнул от своей модели, тут же позвонил Лоло, и мы условились, что встретимся на следующий день в полдень.



Конечно же, я не мог выставить себя полным невежей и сказать прекрасной модели: «Извини, я передумал, поеду домой один…» Так что я поступил как джентльмен, привез ее к себе и дальше сделал то, что и любой бы джентльмен из плоти и крови на моем месте: пошел и сыграл гейм в настольный теннис с Миком Ронсоном. Когда я вернулся в спальню, модель уже спала. Наутро она попыталась нежно ко мне прильнуть, но я был так потрясен Лоло и так боялся опоздать на свидание, что вроде как не понимал. И, само собой, к Лоло я все-таки опоздал, и когда приехал, она уже ушла домой. Так что из двух возможных любовных встреч получилось ни одной. Тут предлагается извлечь некий урок, припомнив кое-что насчет «птиц» и «кустов»... [Прим. перев. Он имеет в виду пословицу «а bird in the hand is worth two in the bush» - «одна птица в руке стоит двух в кустах». Этакий гибрид наших «за двумя зайцами погонишься - ни одного не поймаешь» и «лучше синица в рукаве, чем журавль в небе»]



Года четыре спустя Дэвид крутил немного с той же самой прекрасной моделью. Представляю себе, как она спрашивает его: «А твой друг Джефф - он гей или что?» На что он, гарантию даю, непременно сказал бы: «Джефф? А ты не знала? Гомик полный и абсолютный!»

фотосессия для предполагаемой обложки PinUps (Мик Рок, Сохо, Лондон, осень 73-го)



и фотосессия с Твигги для обложки Vogue, попавшая в итоге на обложку PinUps



(Жюстен де Вильнёв, Париж, 18 июля 73-го)











Дэвид и Энджи позируют фотографу Терри О'Нилу в Шато для 'Daily Mirror', середина июля

А еще в Шато находилась Лулу - не путать с Лоло. Она собиралась там записать «The Man Who Sold The World». С Лулу всегда все понятно, и то, что ты видишь - это и есть правда, с ней очень легко общаться. Как-то вечером мы с ней бродили по дому и напевали друг другу отрывки из любимых песен в стиле соул. На самом деле это я пытался хитростью заставить ее спеть мне - хотя потом понял, что с Лулу вовсе не надо никаких ухищрений, она поет по любому поводу и просто так. Она просто родилась чтобы петь. Я осознал это, когда несколько лет назад как-то заправлял машину в Мэйда Вэйл, в западном Лондоне, и вдруг услышал этот дивный голос. Оглянулся - а там Лулу, в руке бензиновый шланг, заправляет свой внедорожник и весело распевает для собственного удовольствия.

Лулу в Шато на записи её кавер-версий "The Man Who Sold The World" и "Watch That Man"

А тогда в Шато мы в конце концов набрели на некую комнату, где помещалась огромная металлическая пластина. В те времена на студиях использовали такие штуки, чтобы получить эффект «реверберации». Сейчас тот же эффект достигается при помощи одной-единственной коробочки размером с банку сардин. Когда мы наконец дошли до самой студии, нас приветствовал внезапный гром аплодисментов от всех музыкантов и техников, которые только что коллективно прослушали песню «Do Right Woman, Do Right Man» Ареты Франклин, спетую в узкой гармонии Лулу и «искренне вашим». Оказывается, наше пение с максимальной реверберацией транслировалось в студию прямо из комнаты с гигантской пластиной.

Боуи, Лулу, Мик Ронсон в Шато (фотограф - Мик Рок)

Когда мы доделали «Pin Ups», для группы и некоторых членов команды была организована поездка на отдых. Поехало около дюжины человек, в том числе Дэвид, Энджела, Мик Ронсон, Сью Фьюсси, Стьюи Джордж, Фредди Буретти, Антон Джонс, Глория, я и моя девушка Десна.

Мы прибыли в Рим и остановились на одной вилле. Там был плавательный бассейн достойного размера и шофер, поступивший в наше распоряжение. На вилле имелось около десяти спален и была большая комната для приемов, с гигантским роялем. Пищу готовил шеф-повар по имени Антон. Это был парень сногсшибательного вида, ростом в 6 футов 2 дюйма (1м85см), с огромной прической афро и с глазами, в которых просто читалось «Поверьте, я псих» (фото справа). Глория, которая работала в лондонском офисе Дэвидовой менеджерской компании, отличалась от него дальше некуда. Малютка - и воплощенная старомодная английская учтивость. И тем не менее, по какому-то странному капризу природы, эта пара абсолютно непохожих людей сумела воспылать любовью и затем жениться. Наверно, на той вилле что-то подмешивали в водопроводную воду - потому что то же самое произошло с Миком и Сью.

Жалко, Дэвид ничего такого волшебного здесь не нашел. При всем своем темпераменте и при том, что скучать ему тут вовсе не приходилось, через какие-то несколько дней они с Энджи взяли и уехали обратно в Лондон.

Боуи уезжает из Парижа на Восточном экспрессе

Рим был прекрасен. Мы, как все, осмотрели достопримечательности и еще провели с Десной один день, обшаривая магазины одежды на Виа Венето и Виа Кондотте. Я купил ей прелестный шелковый костюм с плиссированной юбкой, а себе несколько рубашек и брюк от Валентино.

Десна особенно любила все эти чудесные магазины - она раньше работала как закупщик-стажер в паре бутиков в Лондоне. Сначала в Feathers на Хай Стрит в Кенсингтоне, потом в Browns, на Саут Молтон Стрит. В «Физерс» Десна работала с молодым, красивым парнем, который питал просто страсть к туфлям. Он, бывало, прикладывал разные материалы к ногам Десны и восторженно восклицал, что у него «великолепная идея!». Впоследствии, конечно, да, некоторые и правда великолепные идеи посещали Маноло Бланика.



Иногда мы с Десной заезжали в Хэддон Холл в Бекенэме, к Дэвиду, с целыми охапками одежды для самого Дэвида, Энджи и их группы - померить. Короткие летчицкие куртки из цветного нейлона, на молниях, которые мы все, в том числе и Дэвид, носили - появились из «Физерс».



Потом Десна работала в Браунз и сумела заманить меня на работу, которая заключалась в том, чтоб всучивать покупателям дорогущее шмотье в отделе мужской одежды. Меня воротило от этой работы для педиков, за гроши и в окружении самой претенциозной публики на свете. Это был год, когда Элтон Джон выпустил свой первый альбом-хит (Elton John, 1970). Альбом был великолепен, но девушки в магазине крутили его целый день, непрерывно. Мне казалось, что если я услышу еще хотя бы раз, что Элтон сидит на крыше и пинает мох, меня стошнит прямо на шелковую рубашку следующего покупателя, пока он втискивает свой толстый зад в красные вельветы. По милости судьбы, меня избавили от этого несчастья, то есть уволили. Вернее, они вынудили меня уволиться самостоятельно - предложили почистить туалет. А дальше - о, это было дело пяти секунд, не больше - я послал их на хер, и раз-два - уже там не работал. Прекрасно получилось.



Я же был разумный парень из Южного Лондона, я поработал на нескольких стройках, делал там настоящую работу - о чем я думал, когда устроился продавцом в бутик?.. Но что же я предпринял после этого? Нашел работу еще хуже, в другом мужском бутике, под названием «Мистер Фиш». Продержался я недолго. Но все-таки это мое кратковременное заключение в магазине дало один положительный результат. На задах того магазина висели великолепные, но не продававшиеся платья для мужчин. Поскольку Дэвид был единственный покупатель в Британии, способный действительно приобрести такой наряд, я рассказал ему о них. Я наивно полагал, что мистер Фиш будет бесконечно рад избавиться от своего товара и мной будет тоже доволен - ведь я представлю его человеку, благодаря которому его творения понадобятся во всем мире. Но, увы, хоть он и обошелся с Дэвидом вежливо и даже продал ему те платья со скидкой, никакого потенциала в ношении своих работ рок-звездой мистер Фиш не усмотрел. А может быть, его, как меня, просто воротило от мужских бутиков как класса. Боуи одет в одно из тех платьев на обложке пластинки The Man Who Sold The World.

Так или иначе, вернувшись в Рим, оставшиеся свободные дни мы посвятили прогулкам по вилле, купанью, еде и ничегонеделанью. Другие были более прилежны. Мик, при помощи своих гитар и огромного рояля, разрабатывал идеи для своего первого сольного альбома, Slaughter on 10th Avenue. Фредди тоже был занят каждый вечер - он тоже разрабатывал кое-какие свои идеи в обществе многочисленных римских геев.

Фредди с Джеффом и с Дэвидом, 1973

@темы: Дэвид Боуи, книги, музыка, переводы-ы-ы

---

Маккормак. Продолжение. часть 8) Британский тур 1973.

глава 11

БРИТАНСКИЙ ТУР - 1973

Британский тур 1973 года стартовал - и неудачно - в мае. Первое выступление было в Earls Court в Лондоне, и звук там не соответствовал размерам помещения. Это как играть в авиационном ангаре с плохой акустикой. Сами мы ничего особенного не заметили, но прочли потом плохие отзывы в прессе.



После Earls Court мы отправились в Шотландию, и с этого момента тур пошел великолепно. Все концерты проходили в меньших залах, все билеты были распроданы - два шоу в Мюзик Холле в Абердине, два - в Green`s Playhous в Глазго, и еще одно в Эдинбурге в театре Empire.

Что хорошо в гастрольных турах - это что ты добираешься туда, где прежде не бывал. Что паршиво в гастрольных турах - это что у тебя нет никакого времени эти места разглядеть. Если представить себе материально-техническую сторону задачи сыграть по концерту в 40 различных залах в течение 50 дней, не будет ничего удивительного в том, что мои воспоминания о них несколько туманны и не слишком подробны. Я помню, что в Эдинбурге был - и сейчас, полагаю, имеется - прелестный замок; что в Торки было очень тепло и при отеле был замечательный плавательный бассейн; и что на концерт в Dome в Брайтоне я сумел провести несколько своих приятелей и даже быстренько пропустить с ними по пинте пива в соседнем пабе, как был, в костюме из шоу Зигги. Но в остальном мои воспоминания - как закольцованная пленка: подъем, выход, саундчек, концерт, отель, подъем, выход, саундчек, концерт, отель и так далее...

Я ехал то с группой в автобусе, то с Дэвидом в машине - с шофером Джимом Лимом. Ехать с Дэвидом означало, что можно поспать чуть-чуть подольше.

Эдинбург: Замок и Собор святого Джайлса





Джефф и Хатч в одном из гостиничных номеров / Майк Гарсон, Тревор Болдер и Мик Ронсон в автобусе

Для всех для нас главную прелесть гастролей представляло собой время отдыха - сколько уж мы его могли наскрести после концертов или в свободные дни (которых было очень мало и от одного до другого было очень далеко - общим счетом три, за пятьдесят дней). После концерта мы возвращались в отель, умывались и устремлялись в бар. Туда непременно умудрялись проникнуть сколько-нибудь фанов, и это было здорово. По части всяких фанатских дел Дэвидовым фанам повезло больше всех. Он не жалел для них времени, и иногда по вечерам получалось шоу номер два - еще песня или пара шуток - а они всегда были в полном восторге.

Боуи в Bournemouth

Как-то вечером, когда в баре собралась компания особенно милых фанов, мы с Дэвидом принялись рассказывать про наши морские путешествия. Слово за слово - и мы уже разыгрывали перед ними неотработанный, на ходу сочиненный скетч. Дэвид был высокомерным путешествующим джентльменом, а я - необученным официантом. Действие происходило на борту парохода в сильную качку и вертелось вокруг того, что я никак не мог подать напитки - приносил поднос за подносом, но каждый раз бутылки и бокалы разлетались во всех направлениях.

К чрезвычайному удовольствию нашей публики, мы умудрились переколотить чуть ли не всю посуду и несколько стекол за полками в том баре. Как ни странно, бармена это, видимо, тоже развлекало. Наверно, это был его последний рабочий день перед увольнением, потому что он с удовольствием взял на себя роль «рабочего сцены» и все время подавал новые стаканы взамен разбитых. А может, рассчитывал на комиссионные - потому что счет за это небольшое увеселительное мероприятие составил несколько сотен фунтов. Поскольку Дэвид выступал в качестве «режиссера», все это записали в разряд «искусства», а не назвали типичным рок-эн-ролльным вандализмом.



Но, как правило, наша группа не особенно увлекалась разгромом помещений. Это просто было не наше. Более того, тур-менеджером у нас был очень компетентный Эрик Барретт. Это был славный выпивоха, который мог во мгновение ока, как по волшебству, превратиться в сурового блюстителя дисциплины. Он обеспечивал то, что поведение и группы, и всех роуди не выходило за некие рамки и что каждый вовремя являлся к автобусу или к самолету. Никто не удивлялся, слыша, как Эрик непечатно орет на кого-нибудь из нас, рискнувшего опоздать на регистрацию.

Разумеется, единственным лицом, огражденным от проявления Эриковой ярости, был Дэвид. Как-то, незадолго до рассвета - и на закате тура - Дэвид и я бродили по отелю, изнемогая от скуки, и обнаружили наших шоферов, которые дрыхли после попойки в своем номере, даже не закрыв двери. Я сходил за своим фотоаппаратом и запечатлел эту душераздирающую картину, а Дэвид принимал разные позы. Когда сделалось скучно и это, мы убрели в еще один номер, и там нашли китайский сервиз. Не знаю, с чего, но Дэвид решил провести эксперимент - посмотреть, с какой скоростью разные предметы из этого сервиза будут пролетать семь этажей - от нас до автопарковки внизу. Ровно в шесть утра мы высунулись из окна, разглядывая внизу на земле плоды своих трудов. Дэвид как раз отправил в полет самый главный элемент нашего опыта - чайник - когда мы услышали родной голос:

«Если вы, тупые ублюдки, не перестанете, я сейчас спущусь и разберусь с вами!»

Повернув головы вверх, мы увидели окно двумя этажами выше и Эрика, который из него высовывался, а потом с лицом его произошла удивительнейшая метаморфоза. Губы его прямо посинели, и последние слова, которые он выдавил, прежде чем исчезнуть у себя, были «Ах, извини, Дэвид!»

Боуи и Спайдерс в ожидании концерта (Шотландия ? май 1973), фотограф - Джефф Маккормак





Hammersmith Odeon, 3 июля 1973

Последнее шоу нашего тура по Британии состоялось 3 июля в Hammersmith Odeon. Оно шло как замена концерта, который мы должны были дать в Earls Court. Это помещение для нашего действа подходило как нельзя лучше, и тут мы возместили все то, чего по части акустики и общей атмосферы, не хватало первому концерту в Earls Court.

Для меня это был странный вечер - я знал, что Дэвид объявит о своем уходе. Конечно, я предпочел бы, чтоб гастроли продолжались, но у меня была неделя на то чтоб примириться с ситуацией, и я остановился на мысли, что и так все это - потрясающий этап в жизни.

А концерт получался великолепный. Аудитория собралась чуть ли не самая лучшая за весь тур. В качестве одного из гвоздей шоу на сцену вышел Джефф Бек. Для Мика Ронсона это был один из кумиров, что обернулось довольно неловким моментом - мистер Бек закончил соло, повернулся к Мику, чтобы тот начинал свое - но Мик стал уговаривать его продолжать. Видя, что привлекает внимание, мистер Бек снова повернулся к Мику - но тот, кажется, был потрясен до глубины души и не мог перехватить дело у своего героя. Это «После вас... Нет, только после вас...» продолжалось, кажется, целую вечность...

А потом пришел тот самый момент. Дэвид заставил толпу утихнуть. Он сказал, какой замечательный это был тур, и что это шоу останется с нами дольше всех других, потому что «это не только последнее шоу этого тура, но последнее шоу, которое мы когда-либо сыграем».

Группа, кажется, была больше сбита с толку, чем возмущена. Долго пожимали плечами, хмурились, повторяли «и что это было?» - а потом перешли к Rock`n`Roll Suiсide.

Но потом, уже за кулисами, атмосфера была очень мрачная. Все пытались понять, что конкретно означало Дэвидово заявление - конец концепции Зигги или настоящий конец группы?

Меня мучило чувство вины, потому что я заранее знал, о чем объявит Дэвид. И было бы еще хуже, знай я тогда, что, в отличие от остальных, я буду участвовать в последующих турах и в записывать еще пять альбомов с Дэвидом.

После концерта состоялась самая что ни на есть блестящая вечеринка в Кафе Руаяль, с делегацией от мира знаменитостей, в лице самой тамошней аристократии - там были Барбра Стрейзанд, Элиот Гулд, Ринго Старр, Кит Мун, Лулу, а справа и слева от Дэвида сидели Лу Рид и Мик Джаггер.

Лу Рид, Джаггер и Боуи празднуют уход Зигги





Майк Гарсон женит Джун и Вуди

С Вуди и Тревором я увиделся следующий раз примерно через неделю, на свадьбе у Вуди. Свадьба проходила в Британской сайентологической штаб-квартире, в Ист Гринстед, Сассекс. Церемонию проводил Майк Гарсон - Пастор Гарсон. Я был со своей девушкой, Десной, и почему-то меня попросили стать чем-то вроде посаженого отца. Поскольку приданое не предусматривалось, а все что от меня было нужно - это медленно пройти 15 ярдов рядом с невестой, которая будет опираться на мою руку, я согласился.

Был ясный, солнечный день, и все шло превосходно. В какой-то момент ко мне подобралась одна крайне привлекательная американская девушка. Посмотрела на меня пристально и сказала: «Ты кажешься интересным». Я знал, что ничего интересного во мне нету, но решил, что это, видно, какая-то сайентологическая фигура речи. И как бы в подтверждение ее слов я просто широко ей улыбнулся. И продолжал улыбаться до тех пор, пока она то ли не решила, что в смысле сайентологической духовности я взошел на уровень, где слов не требуется, то ли - что я просто придурок. И не ушла прочь. Мне нравится думать, что на будущее я излечил ее от пристрастия к той фразе.



Майк расстался с сайентологической церковью где-то в восьмидесятые - что поспособствовало развитию у него чувства юмора.

---

Кокто, Орфей и Дом фото в Москве.

До 3 апреля там выставка, в Доме Фото (Остоженка 16) - фото, которые сделал Люсьен Клерг во время съемок "Завещания Орфея". Не кадры из фильма, надо понимать)).
Надо посмотреть пока не поздно, апрель уже вот-вот...
Нет ли у кого желания присоединиться?)

---

"Той" - 2))

Ну да, на утренюю голову и в полном звуке, а не потихонечку - не так уж он и плох оказался))
Вчера я было сказала себе, что автор знал что делал, когда не показывал - а сегодня скажу - нет, все-таки хорошо, что выплыло)).
Много там красивого...

@темы: Дэвид Боуи, музыка

---

Ну как не перепостить.. Говорят старо - но ведь гениально)))

21.03.2011 в 19:42

Пишет  Comma:

Лингвистический оргазм...

21.03.2011 в 00:41

Пишет  Eranwen:

It made my evening
Старое, но неизменно прекрасное. Читаю и плачу. Join in! )

Если вы знаете, как правильно произнести каждое слово из этого стихотворения, значит, вы говорите по-английски лучше, чем 90% носителей английского языка в мире. Один француз, пытаясь осилить этот текст, заявил, что предпочел бы шесть месяцев вкалывать на тяжелых работах, чем прочитать вслух шесть строчек. Не верите? Попробуйте сами.

Dearest creature in creation,
Study English pronunciation.
I will teach you in my verse
Sounds like corpse, corps, horse, and worse.
I will keep you, Suzy, busy,
Make your head with heat grow dizzy.
Tear in eye, your dress will tear.
So shall I! Oh hear my prayer.

Just compare heart, beard, and heard,
Dies and diet, lord and word,
Sword and sward, retain and Britain.
(Mind the latter, how it's written.)
Now I surely will not plague you
With such words as plaque and ague.
But be careful how you speak:
Say break and steak, but bleak and streak;
Cloven, oven, how and low,
sсriрt, receipt, show, poem, and toe.

Hear me say, devoid of trickery,
Daughter, laughter, and Terpsichore,
Typhoid, measles, topsails, aisles,
Exiles, similes, and reviles;
Scholar, vicar, and cigar,
Solar, mica, war and far;
One, anemone, Balmoral,
Kitchen, lichen, laundry, laurel;
Gertrude, German, wind and mind,
Scene, Melpomene, mankind.

Billet does not rhyme with ballet,
Bouquet, wallet, mallet, chalet.
Blood and flood are not like food,
Nor is mould like should and would.
Viscous, viscount, load and broad,
Toward, to forward, to reward.
And your pronunciation's OK
When you correctly say croquet,
Rounded, wounded, grieve and sieve,
Friend and fiend, alive and live.

Ivy, privy, famous; clamour
And enamour rhyme with hammer.
River, rival, tomb, bomb, comb,
Doll and roll and some and home.
Stranger does not rhyme with anger,
Neither does devour with clangour.
Souls but foul, haunt but aunt,
Font, front, wont, want, grand, and grant,
Shoes, goes, does. Now first say finger,
And then singer, ginger, linger,
Real, zeal, mauve, gauze, gouge and gauge,
Marriage, foliage, mirage, and age.

Query does not rhyme with very,
Nor does fury sound like bury.
Dost, lost, post and doth, cloth, loth.
Job, nob, bosom, transom, oath.
Though the differences seem little,
We say actual but victual.
Refer does not rhyme with deafer.
Foeffer does, and zephyr, heifer.
Mint, pint, senate and sedate;
Dull, bull, and George ate late.
Scenic, Arabic, Pacific,
Science, conscience, scientific.

Liberty, library, heave and heaven,
Rachel, ache, moustache, eleven.
We say hallowed, but allowed,
People, leopard, towed, but vowed.
Mark the differences, moreover,
Between mover, cover, clover;
Leeches, breeches, wise, precise,
Chalice, but police and lice;
Camel, constable, unstable,
Principle, disciple, label.

Petal, panel, and canal,
Wait, surprise, plait, promise, pal.
Worm and storm, chaise, chaos, chair,
Senator, spectator, mayor.
Tour, but our and succour, four.
Gas, alas, and Arkansas.
Sea, idea, Korea, area,
Psalm, Maria, but malaria.
Youth, south, southern, cleanse and clean.
Doctrine, turpentine, marine.

Compare alien with Italian,
Dandelion and battalion.
Sally with ally, yea, ye,
Eye, I, ay, aye, whey, and key.
Say aver, but ever, fever,
Neither, leisure, skein, deceiver.
Heron, granary, canary.
Crevice and device and aerie.

Face, but preface, not efface.
Phlegm, phlegmatic, ass, glass, bass.
Large, but target, gin, give, verging,
Ought, out, joust and scour, scourging.
Ear, but earn and wear and tear
Do not rhyme with here but ere.
Seven is right, but so is even,
Hyphen, roughen, nephew Stephen,
Monkey, donkey, Turk and jerk,
Ask, grasp, wasp, and cork and work.

Pronunciation -- think of Psyche!
Is a paling stout and spikey?
Won't it make you lose your wits,
Writing groats and saying grits?
It's a dark abyss or tunnel:
Strewn with stones, stowed, solace, gunwale,
Islington and Isle of Wight,
Housewife, verdict and indict.

Finally, which rhymes with enough -
Though, through, plough, or dough, or cough?
Hiccough has the sound of cup.
My advice is to give up!!!

---

TOY!!!

Как ни странно - альбом Боуи TOY, да, он самый!
Всплыл на поверхность, что бы это ни значило.
Десять лет фанаты ждали - и вот дождалися)
Ну я-то никоим образом не десять)).
Да, всплымши, он есть теперь на торрентах, наших и ненаших - rutracker и Mind Warp Pavillion, в частности) можно скачать и насладиться, то есть).

Мне-то, по первому прослушиванию - так, мило, но не чтоб прыгать до потолка, честно скажу. Ну я еще громко послушаю, конечно. Пока - кажется что старые песни стали причесанные - и это им не вполне к лицу, а мной любимый нежнейше Uncle Floyd тут откровенно скорбный, без экивоков, ну и мне так тоже меньше по душе)).
Да я-то что, я фанат вредный и придирчивый... Может, на самом деле оно все и красота!..

@темы: Дэвид Боуи, музыка

---

Yardbirds как хороши-то...

Слушаю 4-дисковый сборник - скачамши с торрентов.

Это я все ликвидирую безграмотность)

Дошли руки и до "Ярдбердз" - и (надо же!))))) так оказались хороши!

@темы: музыка

---

Новости по Фукусиме

читаю, увы, как может это читать законченный гуманитарий, вот тут, на атомном форуме:

forum.atominfo.ru/index.php?showtopic=576
а тут комментарии: forum.atominfo.ru/index.php?showtopic=575&st=16...

А что касается вестей с места - у френда по ЖЖ, россиянина-токийца, который сейчас перебрался в Нагоя.
mishajp.livejournal.com/

@темы: Япония

---

"Гардиан", интервью с Николасом Роугом.

Nicolas Roeg: 'I don't want to be ahead of my time'

Once audiences make sense of his work, Nicolas Roeg has usually moved on. Asthe film world rushes to canonise him, he tells Ryan Gilbey about thecurse of bad timing

Ryan Gilbey

guardian.co.uk, Thursday 10 March 2011 22.25 GMT

Nicolas Roeg and David Bowie on the set of The Man Who Fell to Earth in 1975. Photograph: Duffy/Hulton Archive



The mid-morning sun is creeping into the cluttered study of Nicolas Roeg's London home, not far from the bohemian hideout where a gangster and apop star merged identities in his 1968 debut, Performance. Roeg, who is 82, is enthusing in his skittish way about the viewing habits of his teenage stepdaughter. "She lies on the sofa watching television and texting at the same time," he says, marvelling. "She'll look up at the screen and say, 'Yeah, it's quite good.' Fantastic! And she's taking it all in. That's the medium: six plots, all at the same time. You see a film now that's critically acclaimed and well-made but you think,'Where are we going?' Youth is so exciting. It'll take over. I don't want to be swept away. I want to be with the taking-over people, right to the end."

We are only halfway through our allotted hour together but already I have set aside my notebook, bidding farewell to the subjects I naively thought we might cover. Make no mistake: no one steers Nicolas Roeg. A conversation with him is a dot-to-dot puzzle in verbal form, with the interviewer left to fathom the far-flung connections between disjointed words and phrases. In the course of our meeting, he ranges over the Rockefellers, Anne Boleyn, the silent-movie era, Wild Strawberries and in-flight entertainment, among other things.But as with the higgledy-piggledy structures of his films – including Walkabout (1971), Don't Look Now (1973), Bad Timing (1980) and Eureka(1983) – there is every likelihood that an internal logic persists,even if it's not immediately accessible to the conscious mind.

These would seem to be happy days for Roeg. His work rate may have decelerated (his most recent picture, the Irish voodoo horror Puffball, was made four years ago) but his stock is higher than ever. A retrospective is under way at the BFI in London, stretching back to his early work as a cinematographer, which includes credits as varied as the Roger Corman-directed The Masque of the Red Death and François Truffaut's Fahrenheit 451. A recent poll by Time Out magazine to find the best British films of all time settled on Roeg's psychological horror Don't Look Now as the winner, with three more of his movies in the top 100 (alongside Lawrence of Arabia, on which he shot second unit). His influence is everywhere. Among those who have taken their cue from his complex editing patterns and narrative conundrums are Todd Haynes, Steven Soderbergh, Wong Kar-Wai and Charlie Kaufman. Christopher Nolanhas said Memento would have been "pretty unthinkable" without Roeg, and drew on the explosive ending of Roeg's 1985 film Insignificance when making Inception.

Not that Roeg gives a hoot about any of this."I don't think about it," he says, sniffily. "We're all influenced by everything unless we're locked in an empty room." Retrospectives are neither here nor there, since he doesn't watch his old movies; awards merely leave him bemused. "How can you judge one film against another?" he asks, shaking his head. Shockingly, he has never had to clear much shelf-space for prizes, but when he received an honorary Bafta in 2009, he looked distinctly nonplussed, telling the audience: "I'm not dead yet."

This is the bind in which Roeg now finds himself. On one hand, the industry is keen to honour the work that has made him British cinema's fiercest imaginative force, as well as the heir to Powell and Pressburger. On the other, that sort of treatment is usually a way of encouraging a director to hang up his megaphone. Whether or not you think Roeg's later work can hold a candle to the blistering first decade of his directing career, there is no shortage of unruly energy left in him. Puffball was not widely liked ("It got mauled," Roeg admits), though no one could have made it but him. The problem has always been that it takes everyone else an age to cotton on to his innovative experiments. Performance was shelved for two years by twitchy distributors; the same equivocation sealed the commercial failure of Bad Timing and Eureka. Having any kind of theatrical distributor, even a negligent one, had become a longed-for luxury by the time he made his eerie, overlooked 1990 thriller Cold Heaven.

"Well, one of my films was called Bad Timing, after all," he says. "Eureka was very bad timing. The early 1980s: Reagan and Thatcher were in, greed was good, and here was a film about the richest man in the world who still couldn't be happy. Politically and sociologically, it was out of step."

Around the same time, Roeg was driving near LA when a vehicle came up behind him, the driver blasting the horn. "I stopped in the lay-by, and it turned out to be a producer I knew. He said, 'I saw The Man Who Fell to Earth last night. I always thought it was a piece of shit. And I suddenly got it – it's you, isn't it? That Newton fella [the homesick alien entrepreneur played by David Bowie]. He's you! Well, I just wanted to say I was wrong. And it takes a lot for me to say that.' That was seven years after the film was released." He chortles at the memory. "Of course, The Man Who Fell to Earth was bad timing, too. Came out around the same time as the George Lucas one."

It's enough to make a fellow feel he was ahead of his time, I say. Roeg's disapproval is instantaneous. "I hate that expression," he says, coming over sulky. "I don't want to be ahead of my time. This is my time. It's Marmite, isn't it? You like it or you don't."

He drifts on to the subject of Last Year at Marienbad, which must have been vital in his development, what with its wealth of spatial and temporal ambiguities. "I saw it when it came out. I thought: 'This is fantastic!' In the lobby, people were saying, 'What was that about?' The same people 18 months later would see nothing unusual in it. Same thing now, you see? I'm not out of time. They're out of time. Even the word 'film' is obsolete. 'Grandpa, why is it called film?' 'Well, there were strips of transparent celluloid through which light was shone … ' 'OK Grandpa, we gotta go … ' The retention of the image … All the subtleties in a poem, all the things you put in the rhythm of words, can be destroyed in one look."

We seem to have arrived circuitously at the core of Roeg's film-making: the supremacy of the image over the word, the eloquence of juxtaposition, the primal power of montage. His films have never been linear or literary. "Life isn't linear," he says. "It's sideways." For all that his work penetrates the mysteries of human communication – and it's my belief that Bad Timing is fit to be mentioned in the same breath as Bergman's Scenes from a Marriage –words come a distant third to the image and the edit. "Words have the tiniest importance. Half of what we say we don't mean. I love that American expression: 'Sure, I hear you. But what are you saying?'" He was first gripped as a child by the power of the image. "Going to the cinema was a treat. I was always a bit arty-farty as a boy. That's what my sister called me. 'Come on, Mr Arty-Farty.' I was hypnotised by it. And I believed it all. I sound like a complete ignoramus but I knew nothing about acting."

He can still lose himself just as easily in what he's watching. "One moment of truth in a film can be seen instantly. 'Two men fought for the love of one woman across a wild frontier.' Yes – but why?" I ask if it isn't difficult, given his clearly insatiable passion for cinema, to be out of the game for such long periods. He squints at me, not quite comprehending, so I point out that his last cinema film before Puffball had been Two Deaths, back in 1996.

"I've done a lot of work!" he protests. "What difference does it make whether it's cinema? So old-fashioned. Hopefully I've got another two, three, four films left in me. But I won't be sitting here like a frozen Norwegian dog turd. With a 'Go' it takes you 18 months, two years, to get a film made. I'm doing installation pieces and I don't even want to be credited." Why not? "I rather like the idea of anonymity." So people won't know they're by you? "No." Then we won't –"... be able to criticise!" he interrupts, laughing. They're just going to appear unheralded? He goes quiet. "I've said too much now. I should never have told you."

Wait, I say, I'm confused. And he gives what might be the perfect Nicolas Roeg response to my bewilderment: "Good."

The Nicolas Roeg season is at London's BFI Southbank until 30 March. Roeg will be appearing at the Borderlines film festival, Hereford, on 5 April.

---

Маккормак. Москва - Париж.

Дэвид и я обменялись взглядами, в которых читалось

не «У кого визы - у тебя или у меня?» - но «Дерьмо! У нас же нет виз!»

глава 10

МОСКВА –
ПАРИЖ

Два дня в паршивой гостинице «Интурист» - и мы, с Белорусского вокзала, уехали из Москвы. Еще за два дня поезд должен был нас довезти - через оставшуюся часть Матушки России, Белоруссию [прим. перев. - опечатка или версия автора - Belorusskaya], Польшу, Германию (Восточную и Западную), Бельгию и Францию - до Парижа.

Купе было чистое, пусть немного и меньше по размеру, чем в Транссибирском Экспрессе. Но все равно, опять во власти всех ограничений, с которыми сталкиваешься в поезде - это было как вернуться в тюрьму, отгуляв уикэнд на воле, за хорошее поведение... И все же - мир, как мы его знали, был теперь всего за два дня от нас, и на этот раз в вагоне-ресторане была настоящая пища.

На этом этапе проводник у нас был мужского пола, средних лет, неряшливый и с гнилыми зубами. Мы предполагали, что он русский, но наверняка так и не узнали, потому что он ни разу не издал звуков, которые напоминали бы человеческий язык. Он просто притаскивался к нам, шаркая и не очень прочно держась на ногах, буркал что-то, с таким лицом, что было непонятно - то ли у него сводит челюсти, то ли это он строит рожи - а потом утаскивался прочь. Сведенные челюсти мы решили считать за хороший знак и по большей части не обращали на него внимания.

Пока что русский пейзаж за окном предлагал нам один-единственный цвет - тускло-серый, с редкими вкраплениями красных флагов. Как по иронии, единственные признаки жизни, в смысле ярких красок, являли собой кладбища. Каждую могилу окружала невысокая загородка из штакетника, и каждый столбик был выкрашен в свой цвет: синий, желтый или красный. От них исходило ощущение какой-то независимости. И в таком своеобразном, макабрическим смысле, кладбище обычно было самым красивым местом в городе.



Как только поезд въехал в пределы Польши, картина переменилась, и мы разом осознали, чего нам так не хватало. Рекламы. За окном по-прежнему мелькали фермы, вспаханные поля и телеги с лошадьми, но то и дело ты видел рекламу - плакаты со словами «Кока-кола». Никогда не думал, что испытаю счастье от этого зрелища. Но оно означало, что мы едем домой!

За несколько часов до того, как мы должны были прибыть в Берлин, что-то странное произошло с нашим чудовищным проводником. Вместо того, чтобы шаркать, он теперь качаясь бродил по вагону, и все его поведение в общем стало малоприятным. То и дело он отодвигал дверь нашего купе и выкрикивал нечто вроде «Поз ол Джон!» [прим.перев.: “Pose all John” - на что это может быть похоже - неужели "Пошел вон!"?] В какой-то момент он сделался злобен и предпринял попытку физически выволочь нас из купе. Мы от него заперлись.

Увы, это не убедило его отказаться от своей затеи. Более того, он даже удвоил усилия. Он пришел в полное безумие и принялся биться в нашу дверь всем телом, и все время кричал: «Поз ол Джон!»



Произойди такое при свете дня, и то было бы достаточно тревожно, но мы-то вдобавок ползли через Восточный Берлин со скоростью четырех миль в час глухой ночью. За дверью у нас был псих, за окном - не самая гостеприимная на свете Восточная Германия, находящаяся под контролем Советов. А в промежутке были только мы - я и упадочная западная рок-звезда с ярко-оранжевыми волосами. Монстр-проводник все не сдавался, и поскольку дверь купе уже пошла трещинами, нам пришлось налечь на нее всем своим весом, в последней попытке не впустить внутрь маньяка. Потом, совершенно внезапно, все прекратилось. Дверь больше не прогибалась, не было криков, рычаний, все стихло.

Поезд остановился. Выглянув в окно, мы сообразили, что находимся на последнем контрольно-пропускном пункте коммунистической Европы, в запертом купе, где по полу кругом валяются щепки. Я взглянул на Дэвида, ожидая увидеть его белым и дрожащим. Я ошибся. Он дрожал, но по цвету был скорее тускло-зеленым, чем белым. Судя по его реакции, я тоже.

Будь это в Лондоне или в Нью-Йорке, мы бы знали, что делать. Мы бы, подозреваю, даже сочли все это забавным. Но сейчас мы были на земле монстра-проводника, и мы это знали. Это была маньяческая вотчина. И какой он ни будь пьяный или безумный, командовал здесь он, и Полиция Восточного Берлина, или секретная служба, или кого он там мог вызвать, все послушают его, а не нас.

Через какое-то время в нашу дверь резко, внушительно постучали. Мы оба поняли, что пришло время открыть и лицом к лицу встретить последствия всего того, что мы, по всей видимости, натворили. К некоторому своему облегчению, открыв дверь, мы увидели женщину. Окей, пусть по бокам у нее стояли двое парней с недобрыми лицами, в военных плащах, а сама женщина была отнюдь не Одри Хэпберн - если у нее было хобби, то уж точно не пение и танцы, а какое-нибудь толкание ядра, метание молота или выбивание предметов головой - но все-таки это была женщина. Это внушало надежду, что нам легче будет найти ее слабую сторону.

«Паспорт!» - приказала она, и, после продолжительных копаний, мы подали паспорта. Почувствовав себя более уверенно, я попытался рассказать, с помощью жестов, о поведении нашего проводника. Поднеся к губам воображаемую бутылку, я выкатил глаза, зашатался, почти свалился - и показал в направлении нашего чокнутого приятеля, который хрюкал и пускал слюни на заднем плане. Лицо женщины, суровое и маловыразительное, как поверхность ее двубортного кожаного пальто, не отразило ничего, кроме презрения.

«Визы!» - бросила она. Дэвид и я обменялись взглядами, в которых читалось не «У кого визы - у тебя или у меня?» - но «Дерьмо! У нас же нет виз!» Мы попытались потянуть время, и, делая вид, что ищем визы, составили следующий план действий: мы поднимем руки вверх, ладонями наружу, и примем самый несчастный вид.

Женщина, типы в плащах и монстр углубились в дискуссию, а мы с Дэвидом пытались сообразить, о каких визах идет речь, как долго будет получить эти самые визы и что с нами может случиться в процессе ожидания. Потом один из типов вытащил пачку бумаг, проштамповал множество страниц по нескольку раз, затем протянул нам. Похоже, это они поддались на несчастный вид. Мы просто читали их мысли: «Зачем обременять землю Восточной Германии этой парой жалких дегенератов? Пусть их получает Запад...»

На мгновение сердца у нас взыграли. А потом они указали нам собрать вещи и следовать за ними. Мы упали духом. Теперь нас собираются арестовать? Обвинить в каком-нибудь оскорблении в адрес государства? Запереть с жуткими уголовниками, которые тут же возненавидят нас за декадентские западные повадки? И выразят свою ненависть на деле, отвратительными способами, а потом нас отправят туда, откуда явились, в сибирскую глушь? Но нет, нас выставили в коридор, велели оставаться там и не двигаться.

В поезд вошли двое солдат в шлемах и высоких ботинках. То, что последовало, было почти комично - в духе Монти-Пайтонов - но в то же время жутковато. Солдаты действовали, как киношная массовка, которой велено изобразить самых устрашающих эсэсовцев. Вместо того, чтобы просто открыть дверь туалета и заглянуть внутрь, один разыграл целое представление, распахнув эту дверь пинком начищенного ботинка, нацелив дуло своего автомата сначала влево, потом вправо, на воображаемых врагов, вооруженных и очень опасных, разумеется. В тот момент мне стало ясно, что в Транссибирском Экспрессе, при всех его погрешностях по части вагона-ресторана, было очень хорошо. Это был, по большому счету, такой релаксант...

Чтобы освидетельствовать нас, они потребовали паспорта, вырвали их у нас из рук, осмотрели - все посредством резких, рваных движений, как роботы - вообще, могли ли они их прочесть? - швырнули обратно и припечатали нас угрожающими взглядами. Если бы их лица были книгами, там было бы написано: «Я мог бы выпить твои глаза...»

Одарив нас этой толикой восточно-германского гостеприимства, они прогрохотали ботинками прочь.



Наконец поезд двинулся дальше, со скоростью улитки, через ничейную землю между Востоком и Западом. И это было самое мрачное зрелище из всего, что мы видели. Из темноты проступали оставшиеся от бомбежек руины, огромные выпотрошенные здания с выбитыми окнами, наполовину уничтоженные, и ночное небо было видно сквозь трещины и дверные проемы. Зловещее, призрачное молчание отличало их от тех руин, которые я видел в пятидесятые в Лондоне. Этот печальный памятник несовершенствам рода человеческого казался бесконечным, а поезд полз и полз. Все молчали.

Через какое-то время мы осознали, что городские огни разгораются во мраке все ярче и ярче. И неожиданно все переменилось. Мы въезжали на вокзал в Западном Берлине, и все снова казалось нормальным, даже, пожалуй, родным. Дэвид опустил окно и высунул голову наружу. Не знаю, хотел ли он посмотреть, что там происходит, или просто чтобы свежий ветер смыл ощущение отсутствия воздуха после всех гнетущих душу ландшафтов, сквозь которые мы только что проехали. Почти сразу же он опять повернулся ко мне, широко улыбаясь.

«Погляди-ка, что там» - сказал он. Я выглянул на платформу, а там, в свете ярких станционных фонарей, стояло человек пятнадцать-двадцать фанов Зигги, кто-то с разрисованным лицом, кто-то с кружком на лбу или в боа из перьев. Все яркие и все свободные. Мы были дома.

Была ли тому причиной «душевная травма» от переезда с Востока на Запад, или просто путешествие из Берлина дальше оказалось ничем не примечательно, но я совсем не помню окончания нашей поездки до самого заселения в большой номер-люкс в отеле «George V» в Париже, вместе с Боуи.

Отчетливо помню - по непонятной причине мы с Дэвидом не можем усидеть в роскошных гостиничных креслах и трех минут, все вскакиваем и расхаживаем туда-сюда. И, помню, Энджела (миссис Б) рявкает приказы целой армии официантов, портье и людей из менеджмента - заказывает тонкие вина, еду и фрукты. На прекрасном французском. Но, сдается мне, после диеты из капустного супа и йогурта, съеденных сидя на пластиковых стульях за пластиковыми столами, мы еще были не готовы перейти к великосветской жизни.

Мы сели в поезд на Северном вокзале, в Париже, чтобы доехать до Булони, а там должны были пересесть на судно на воздушной подушке и добраться до Дувра. Когда кто-то подчеркнул, что это судно в прямом смысле слова поднимается над поверхностью, то есть, в сущности, летит, Дэвид весьма занервничал (фото справа).

После высадки в Дувре нам предстояла еще одна поездка на поезде - до вокзала Чаринг-Кросс в Лондоне. Я и оглянуться не успел, а мы были уже дома - и опять за работой.







Подробнее о маршруте Париж-Булонь-Дувр-Лондон - здесь

@темы: Дэвид Боуи, музыка

---

Маккормак. Путешествия с Боуи. Москва-2.

  
  
фотографии из книги Маккормака / Дэвид снимает первомайский парад

На Москву у нас было всего два дня, и второй из них мы провели, по большей части, созерцая грандиозный первомайский парад. Колонна за колонной по Красной площади маршировали солдаты, их движения были четки, как у роботов, тут же шли девушки в национальных костюмах и двигались пугающие по разнообразию подразделения танков, ракет и прочей военной техники.
Повсюду, куда ни бросишь взгляд, колыхались красные плакаты, на одних - молот и серп, на других - портреты Ленина, Маркса и тогдашних больших шишек в Коммунистической партии.

Мы просмотрели это все из гостиницы, где нашли себе наблюдательный пункт. Была одна странная особенность у русских гостиниц коммунистической эры, по крайней мере, у гостиницы «Интурист» в 1973 году, хотя не думаю, что это уникальный случай. Эта особенность состояла в том, что на каждом этаже, возле лифта, сидела за столом женщина-дежурная. Я не вижу этому никакого здравого объяснения. Сидеть там целый день в ожидании, что откроется дверь лифта и ты сможешь увидеть, как человек пройдет несчастные несколько шагов до своего номера - эта работа, должно быть, одна из самых безрадостных, какие можно вообразить. Так что, сдается мне, Боуи и я позволили нашей личной дежурной пережить пик профессиональной деятельности, когда решили поснимать Первомайский парад из окна в конце коридора. Она следила за нами так, как будто проникла в секретные дела первых шпионов с Марса.
        Этот парад заточил нас в стенах «Интуриста» практически на весь день. Толпы на улицах были слишком плотные, такие что не пройдешь, а попытаешься перейти на другую сторону - кто знает, может, тебя задавит танк или просто пристрелят за капиталистический переход улицы в неположенном месте... Так что мы решили пообедать в ресторане гостиницы.

Обедали мы под аккомпанемент какой-то группы из шестерых музыкантов. Еще на Транссибирском Экспрессе - видимо, чтобы уверить пассажиров, что русские - тоже заводной народ - из динамиков звучал чистой воды «музак», сборник вчерашней и позавчерашней поп-классики в исполнении русских лабухов. [Прим. перев.: облегченные, упрощенные и выхолощенные обработки достойных вещей зовутся в английском: «muzak»; так же могут обозвать и просто убогую и примитивную музычку.] Каждый раз, когда пленка доматывалась до одной конкретной песни «Битлз», мы с Дэвидом вступали и подхватывали: «Дэсмонд сэд ту Молли, гал ай лик йа фас!» [Прим. перев.: это им понравилось, и они заучили, как исполнители произносят «Desmond said to Molly, girl I like your face» из «Ob-la-di, ob-la-da».] С нас бы хватило и шедевров с Транссибирского Экспресса - но группа из гостиницы «Интурист» играла так, что сажают и за меньшее. В живом исполнении эта музыка была просто на грани переносимого. Понятия не имею, зачем я их сфотографировал.
        Возможно, все мои умственные способности в тот вечер ушли на то, чтоб отгородиться от звуков, которые производила группа, но я совершенно не помню, что мы тогда ели, а только что это сопровождалось изрядным количеством бутылок вина и человекоубийственных, обжигающих глотку русских сигарет.
          Мы остановились на этих сигаретах в качестве замены для обычных наших «Житан». Каждая из них только на треть была заполнена табаком - в данном случае, сухим и темным - а остальные две трети представляли собой пустую картонную трубочку. [Прим. перев. - «Беломор»] Идея была в том, что если сминаешь трубочку, получается что-то вроде фильтра. Не удивительно, что все это работает не слишком эффективно, и ты глотаешь клубы горячего, вонючего дыма вместе с крошками табака, пропитанного смолой. Чтоб курить такую штуку, надо очень сильно хотеть курить...

@темы: Дэвид Боуи, книги, музыка

---

Комическая речь Боуи в колледже Беркли. Русские субтитры.

8 мая 1999 г. Вручение дипломов - ну и примерно тогда же самому Боуи и саксофонисту Уэйну Шортеру пожаловали почетные степени.
Перевод субтитров мой, превращение слов в субтитры и синхронизация - найтспелл.

@темы: Дэвид Боуи

---

Джефф Маккормак. Путешествия с Боуи. Продолжение. Москва - 1.

<

МЫ  БЫЛИ  THE  FREAKIEST  SHOW  В  ГОРОДЕ,  НА  ВСЕ  СТО...

Где бы мы ни появлялись, люди в изумлении широко раскрывали глаза,
но мало кто решался приблизиться.

глава 9

МОСКВА

Доехав до конца Магистрали - Ярославского вокзала в Москве, мы сразу же отправились в гостиницу «Интурист» на улице Горького. Весьма ограниченные возможности нашего поезда по части помывки привели к тому, что мы отчаянно нуждались в хорошей ванне, а потом мы хотели достойно побриться в парикмахерской, тут же в гостинице, на первом этаже. И мы совсем не ожидали тут встретить испытания на грани гибели!    

Парикмахерша - очень объемистая дама - прониклась задачей «тщательного бритья» до глубины души. Кровопускание - вот был ее способ показать, что она покончила с данным конкретным участком поверхности и может перейти к следующему. Когда лицо мое окрасилось красным целиком, она поняла, что дело сделано. Можно подумать, она была просто садистка, но нет, судя по виду, она не получала от этой пытки никакого удовольствия. Все это кошмарное мероприятие по сдиранию неровностей кожи с моего лица она проводила совершенно безучастно. В тот момент я решил раз и навсегда перейти на электобритвы, а этих палачей с ножами к горлу оставить настоящим мужчинам.

 
фото справа  (ДБ в жёлтом, левее плаката)  комментарий Джеффа:  «Где Уолдо?» Магазин ГУМ, Москва 

Еще в поезде нам повезло - мы познакомились с дружелюбным американским джентльменом средних лет, по имени Боб Мьюзел. Боб был московским корреспондентом Юнайтед Пресс Интернешионал (UPI), так что, само собой, прекрасно знал Москву и предложил нас по ней поводить. Когда мы встретились, чтобы отправиться на прогулку, стало ясно, что мы - сто процентов, the freakiest show [прим.перев. - можно, наверное, не переводить, но просто для порядка - «дичайшее зрелище»] в городе. Якобы для того, чтобы немного отвлечь внимание от своих огненных волос, Дэвид надел ослепительно желтую куртку на молнии, ярко желтый шарф, оранжевые штаны, башмаки на трехдюймовых каблуках [прим.перев. - примерно семь с половиной сантиметров] и женственную большую мягкую кепку. Я выглядел его недостойным учеником - такая же куртка, но темно-синий вариант, и каблуки всего в два дюйма. Но зато мои башмаки были ярко-красные! Боб был одет как любой элегантный бизнесмен в любом большом городе мира, и от этого наша троица смотрелась еще более сюрреалистично.
Где бы мы не появлялись, люди в изумлении широко раскрывали глаза, но мало кто решался приблизиться. Которые решались - были дети. Они просили у нас жвачку и давали взамен значки с патриотическими картинками.

Мы прошлись по обычным туристическим местам - на Красную площадь, в Кремль, к усыпальнице Ленина - потом спустились на станцию метро, очень впечатляюще декорированную, чтобы сесть в поезд и доехать до главного универсального магазина Москвы, ГУМа [у автора - Гумс]. Я не ожидал, что увижу этакий Харродс или Блумингдейлс, но все равно, ГУМ очень разочаровал. Он несколько напоминал знаменитый лондонский Хрустальный дворец. После пожара. Купить там было нечего, по крайней мере, из того, что могло бы хоть как-то пригодиться. Я удовлетворился тем, что купил куклу на руку, которая потом всю жизнь хранилась в чулане, потому что дети мои боялись ее до умопомрачения. Они уверены, что именно это вещь вдохновила авторов ужастиков про Чаки.
      Мы, должно быть, совсем обезумели от голода, потому что, если память мне не изменяет, мы попробовали съесть что-то в кафетерии в ГУМе. Когда нам показали меню, реакция наша была достойна Джоан Кроуфорд, когда Бетт Дэвис угощает ее в картине «Что случилось с Бэби Джейн?». Мы решили прибегнуть к познаниям Боба относительно местных особенностей, и он, запасшись пачкой американских долларов, повел нас в гостиницу Националь.



Дэвид и Боб Мьюзел в Национале

Ресторан в Националь оказался в точности таким, о каком мы мечтали - дубовые панели, белые скатерти, официантки в черном, с крахмальными белыми фартучками, а официанты разносили вина, перебросив салфетку через руку. Как в столовой какого-нибудь старого джентльменского клуба на Флит стрит в Лондоне. Превосходный антидот после пластиковых столешниц, на которых мы ели всю прошлую неделю. Без колебаний мы заказали икру, а потом рыбу, а Боб тем временем выбрал несколько лучших вин. Мы готовили трапезу всей своей жизни. Внезапно, ни с того ни с сего, наша официантка надела пальто, набросила на шею шарф и решительно покинула ресторан. Дэвид и я сидели и гадали, что же мы такого сделали, что она развернулась и ушла, а потом Боб показал нам, что икры не было в меню, и официантка отправилась на поиски.

Боб сказал, что в жизни не видел, чтобы два таких тощих парня так много съели - и за такое короткое время.

@темы: Дэвид Боуи, книги, музыка

---

Маккормак. Сибирь - 3.

Эта
железная дорога проходит по живописным местам - мимо громадных озер,
рек и серебристых березовых лесов. Проезжая Хабаровск, мы пересекли
реку Амур. Река проходит почти вплотную к китайской границе, а мост
через нее - самый длинный из всех мостов Магистрали. Он правда очень
длинный - ровно 2612 метров [прим.перев. - вроде это новый мост такой,
а тот, по которому они ехали, старый, был 2568м]. Или - для британских
и американских путешественников - больше полутора миль.

Мы
проехали по пустыне Гоби и остановились в пункте под названием
Яблоновая. Там к поезду подцепили дополнительный локомотив, чтобы он
мог совершить плавный подъем к Яблоновому хребту, где дорога проходит
на высоте 4 000 футов, или - предположим, у нас опять на борту
европейцы - 1200 метров над уровнем моря.
В горах
температура падает просто драматически, и названия мест, где
останавливается поезд, тоже драматические. Могзон, Петровскин, Завод
[прим. перев. - это одна станция, а не две, под названием Петровский
Завод] и Улан-Удэ. В Улан-Удэ линия разветвляется, и Трансманчжурская
магистраль [прим. перев. - бывш. КВЖД (Китайско-восточная железная
дорога)] уходит на юг, в Китай и в конце концов к Пекину [прим.перев. -
интересно, что он называет Пекин Бейджином, как именно с 1970-х гг, по
просьбе Китая, это принято в Европе и Америке]. И именно здесь тепловоз
заменяют электровозом.

сибирский ландшафт / Яблоновый хребет / Старый жд мост через Амур

Затем
мы миновали огромное водное пространство - озеро Байкал. Это
величайшее, глубочайшее озеро в мире, самый большой объем пресной воды
на земле - оно содержит примерно 20 процентов всего мирового запаса. В
длину оно 395 миль, в ширину - почти 50, а в глубину - больше
километра. По размеру совсем немножко больше, скажем, Бельгии. Когда
строили транссибирскую магистраль, все это породило некоторую проблему,
потому что озеро Байкал, как бы так выразиться... встало на пути.
Сперва проблему попытались решить так - поезда целиком грузили на
пароходы и везли через озеро. Но зимой вода замерзала, и все движение
прекращалось. Тогда проложили временные рельсы прямо по льду. Ну и,
разумеется, когда пара-тройка поездов ушла под лед, решили предпринять
дополнительное усилие и построить ветку в объезд озера. Что означало
сущую безделицу - выстроить 200 мостов и прорыть 33 туннеля.




Кругобайкальская железная дорога

После
озера Байкал мы прибыли в Иркутск. Иркутск был заложен как пункт
меховой торговли в 17 веке. Из-за его удаленного и изолированного
местонахождения, в начале 19 века царем Николаем I сюда были высланы
многие деятели искусства, интеллектуалы и вельможи. Здесь же жил Иван
Вениаминов, известный теперь как Святой Иннокентий [прим.перев. -
1797-1879, первый епископ Камчатки, Якутии, Приамурья и Северной
Америки]. Что важнее, в отношении лично нас - именно здесь были впервые
пополнены запасы вагона-ресторана.
Где-то по дороге в наш
поезд загрузилась целая толпа молодых солдат, и несколько вечеров мы
провели, выпивая в их компании. Выбор - что по части напитков, что
закусок - был невелик, но мы постарались извлечь все возможное из
пивного напитка под названием «Пиива», румынского рислинга и водки.
Форма на солдатах была удивительно поношенная, и мы сделали вывод - на
основании всего выраженного на пьяном ломаном английском и на пальцах -
что они были из строительной части [прим.перев. - стройбат]. Проще
говоря - малооплачиваемые государственные рабочие-строители. Были они
все от 17 до 25 лет, и, пусть и в потертой одежде, но на вид все сытые
и бодрые духом. Голод они испытывали разве что в отношении информации
об Англии и о Западе вообще.

Урал

День
седьмой - предпоследний день нашего путешествия - перенес нас из
Свердловска, через Урал, в Киров. Уральские горы знаменуют собой
границу между Европой и Азией. Кроме того, Урал - промышленное сердце
России, и, таким образом, самый загрязненный регион в стране. А еще от
Кирова до Москвы - всего один день пути, 500 миль на юго-запад, через
северную Россию.

Чтобы
отпраздновать последний вечер, мы устроили импровизированную вечеринку
у себя в купе. Главным образом мы праздновали тот факт, что больше
никогда не будем обязаны любоваться серебристыми березовыми лесами.
Через семь дней сплошных серебристых березок даже Стинг голосовал бы за
автопарковки.
фото - последняя ночь на экспрессе

Помимо
жуткого румынского рислинга и пивного напитка «Пиива» - к которым мы
как раз начинали привыкать - у нас был жестяной бочоночек французского
вина Божоле, который принесли с собой двое французских студентов.
Франсуа, Оливия, Дэвид и я торжественно, по глотку, отпивали вино,
курили мою последнюю сигарету Житан и с нежностью вспоминали о Париже.
И все мы с нетерпением ждали завтрашнего прибытия в Москву.

@темы: Дэвид Боуи, книги, музыка